Из другой жизни он помнил, что если хочешь, чтобы тебя заметили с вертолета, надо развести костер, называемый «индейский вигвам», а если предстоит пролежать на снегу всю ночь, то лучше разжигать «финский ракатулет» из толстых сосновых бревен. Еще он помнил до автоматизма, что надо делать, если перед тобой находится противник с ножом, два противника с двумя ножами, три противника с тремя ножами…
То есть, если анализировать прошлую жизнь, то оказывается, всю ее он готовился воевать. Война – это апофеоз его жизни. А теперь войны нет, и ему всего лишь надо решить, будет ли эта странная, неуверенная в себе девушка сидеть в их обшарпанной комнате и отвечать на телефонные звонки. Если б это была та женщина, которую он убил под Дубоссарами, то, наверное, не пришлось бы мучиться таким глупым вопросом.
Андрей вспомнил ее счастливый взгляд
Усилием воли и фантазии Андрей попытался представить новую секретаршу… как ее… Екатерину Алексеевну. Странно, но картинка не получалась. Бумажки, будто сами перекладывались на столе, сама поднималась телефонная трубка, сами собой нажимались клавиши, но за столом никого не было. Даже этот ужасный, словно извлеченный из старого чемодана, свитер он не мог представить. Над стулом витало непонятное облако, и сколько Андрей не вглядывался в него, не мог разглядеть человеческих черт. Облако колыхалось, словно от дуновения ветерка, и тогда в нем проступали, то ли ветки незнакомых растений, то ли какой-то мутный поток, который гораздо шире речки Оловянной, Днестра или даже родного батюшки-Дона. Хотя нет, это не могло быть никаким облаком или пейзажем, просто он забыл, как она выглядит и все.
…– Выходи, сука, – услышал он собственный голос и почувствовал, что снова стоит на шаткой лестнице и обводит чердак бледно-желтым лучом китайского фонарика.
Девушка не пряталась и не пыталась бежать. Она лишь повернулась и отставила в сторону длинную винтовку с оптическим прицелом. Ее глаза смотрели совершенно безразлично, словно она не слышала приказа.
– Брось оружие и спускайся! – Андрей направил автомат ей в грудь.
Девушка неловко поднялась – низкий потолок не позволял ей выпрямиться в полный рост. На ней был тренировочный костюм; темные волосы забраны в хвост, а глаза… эти чертовы глаза… неужели она не понимает, что сейчас ее убьют?!
– Возьми. Хорошая машина. Жаль, патроны кончились, – она протянула винтовку, держа ее за ствол.
Андрей ощутил на прикладе глубокие параллельные зарубки, за каждой из которых скрывалась чья-то непрожитая жизнь. Андрею показалось, что снайперша специально отдала оружие именно таким образом.
– Сколько? – спросил он.
– Тридцать восемь, а что? – голос у нее звучал мягко, с чуть заметным южным выговором.
Андрей представил эти тридцать восемь живых, смеющихся пацанов. Что они делали? Да не важно, но они смеялись и были еще живыми. Это же целый взвод!
– Ты понимаешь, что с тобой сделают? – он взял девушку за руку, чтоб она не сумела спрыгнуть первой и броситься бежать.
– А что со мной можно сделать? Затрахаете до смерти, а труп бросите на дороге. Как Ольгу. На большее фантазии вряд ли хватит. Но моя-то всего одна жизнь, а ваших было тридцать восемь! – их лица оказались совсем близко, и Андрей увидел, как поднялись уголки губ, обнажая ровные зубы, а глаза прищурились. Кажется, в них даже появился блеск… или это просто солнечный луч, заглядывающий в разбитое окно, отразился в темных зрачках. Андрей не нашелся, что ответить. Она была права, и от этого бессилия поднималась такая злоба, что хотелось тут же, немедленно всадить в нее весь магазин, но что-то мешало это сделать. Странное чувство, совсем не похожее на жалость… Он помнил похожее ощущение с детства, когда в седьмом классе их с экскурсией повезли на место Полтавской битвы, и он увидел огромный черный крест с надписью «Храбрым шведским войнам от русского царя». Лучше бы он накрыл это снайперское гнездо из гранатомета в честном бою!..