Было бы лучше, Мэйси, коли в тот момент дело вашей семьи было закрыто? С одной стороны – да. Но вряд ли. Когда бы Финнеран не стал моим клиентом, когда бы я просто вышел за дверь, прочитал в отеле проспект, вернул его с посыльным, назавтра отправился бы в Нью-Йорк и через пять дней прибыл в Египет, что изменилось бы в финале? Очень трудно сказать наверняка, что бы там ни говорила память. Я был бы очень рад ознакомиться с бумагами, которые могли обнаружиться после смерти вашей тетушки, с письмами или дневниками, из которых мне стало бы ясно, что еще вы знаете про все про это. Но одно мне известно
Я уже шел прочь из гостиной и хотел было надеть плащ, но тут в дверях возникает Маргарет. Собачки вьются у наших ног; Маргарет говорит, что хочет предложить мне лимонаду, со стороны папочки выпихивать меня прочь вот так вот сразу – невежливо, и сейчас она принесет лимонад, а потом меня проводит. Ее отец смеется, слова дочурке поперек не говорит, жмет мне руку, возвращается в кабинет – но оставляет дверь открытой.
Вообще говоря, настроений у вашей тети было три. За те два месяца, что я, проводя расследование, жил в Бостоне, мне случилось узнать ее достаточно хорошо. Не знаю, что именно она вам наговорила спустя много лет… Сказать, что я произвел на нее неизгладимое впечатление, означало бы польстить себе, но в то время она ко мне была, я бы сказал, неравнодушна.
Да, три настроения. Около полудня, как когда мы с ней встретились, она была остроумна. Шутила, очаровывала, вела себя так, будто собеседник ее сногсшибателен, кроме того, она была девушка с деньгами (так оно мне казалось; замазанных трещин в мире ее отца я пока не видел), а внимание девушки с деньгами всегда приятно, я знаю достаточно про психологию и могу утверждать, что это непреложный закон. В тот день и час она сидела у камина вместе со своими собачками – все три свернулись клубком подле меня на каком-то длинном диване. Она говорит: «Выпьемте лимонада! И расскажите мне про Австралию. Там ведь все едят кенгуру, да?» И этак вскользь на меня смотрит. Никто не устоит перед таким приглашением. Ее наигранное невежество всерьез не воспримешь, зато очень серьезно воспринимаешь ее женственность, пусть ей и чуток за двадцать. Много ли она могла узнать про мир в двадцать лет? Да вообще ничего, могли подумать вы. Но в чем тогда секрет ее шарма? Это все богачи, да, богачи, пусть и недавно вылупившиеся. У богатых свои секреты. Само собой, я тут не оригинален, да, Мэйси?
Поглядывая на меня с хитрецой, она осведомилась, что привело меня в США. Я немного ей рассказал, потом спросил, упоминал ли ее возлюбленный имя австралийского солдата Пола Колдуэлла. Нет, такого имени она никогда не слышала. Тогда я рассказал кое-что про бедного несчастного Пола, который так любил Египет, и про то, как живут люди, у которых, в отличие от нее и Трилипуша, с рождения не было ничего.
– Ах, мистер Феррелл, мне ужасно, ужасно стыдно! – сказала она, делая вид, будто пристыжена. – Но папочка, он приехал сюда почти с пустыми руками, так что все было не так, как вы говорите. Мы на самом деле очень простые люди. – Она улыбнулась – совсем не простой улыбкой; этой улыбки мне вовек не забыть. В вашей тете было нечто особенное – факт.
Я спросил ее, как они с Трилипушем встретились, как решили помолвиться – и не будет ли она возражать, коли я кое-что запишу?