КАБЛОГРАММА.
КАИР – Ч. К. ФИННЕРАНУ
БОСТОН, 20 ОКТ 1922, 15.18
ОКСФОРД УНИВЕРСИТЕТ НАХОДИТСЯ В АНГЛИИ. ИНОГО УДОСТОВЕРЕНИЯ МОЕЙ НАДЕЖНОСТИ НЕ ТРЕБУЕТСЯ. НЕ ЗНАЮ НИКАКОГО ФЕРРЕЛЛА. 22Е НА НОСУ. ОТ ЭТОГО ЗАВИСИТ МНОГОЕ. КЗ: В ЦАРСТВЕ СВОЕМ АТУМ-ХАДУ БОЛЕЕ ПРОЧИХ ЦЕНИТ / ВЛАДЫКУ ЩЕДРОСТИ, БОГОПОДОБНОГО С ГОЛОВЫ И ДО САМЫХ ПЯТ. / ЧТО Б У ВЛАДЫКИ НИ ЗАРЖАВЕЛО – ВСЕ ЭТО ЗЛАТОМ ЕМУ ЗАМЕНЯТ, / В РЕКАХ ВИНА ВЛАДЫКА МОЖЕТ КУПАТЬСЯ ХОТЬ ДНИ И НОЧИ ПОДРЯД. КИЛВДЕ, ЛРК, 1920. РМТ.
Секретарю Г. Д. презентовал первое издание «Коварства и любви в Древнем Египте» с автографом. Секретарь был, разумеется, тронут, благодарен, бормотал что-то по-французски. Я попросил о немедленной аудиенции самого Г. Д., дабы поделиться с ним последними соображениями об усыпальнице Атум-хаду.
«Вы хотите сейчас сделать изменение вашего заявления?» – спрашивает меня дубоголовый ДюБуа.
«Нет, голуба, я хочу сейчас
ДюБуа, очевидно, не в состоянии был и моргнуть без высочайшего разрешения, а потому, оставив меня стоять у конторки, удалился в кабинет Г. Д. О, контингент контор, как нуждаешься ты в показном величии! «Отправитель: Генеральный Директор Департамента древностей». «Отправитель: Главный Секретарь. Получатель: Генеральный Директор Департамента древностей». Восковые печати, заранее подписанные и оплаченные пустые бланки каблограмм. Мишура!
Я ожидал своей очереди в чрезмерно пухлом кожаном кресле, вынув бумаги из раздутого портфеля. Я только что заполнил дневник до сего момента. Я жду в надежде, что моя очевидная готовность подчиниться здешнему бесчестному укладу прочистит напрочь засорившуюся систему.
Настал вечер того же дня, я вернулся в гостиницу и пишу с гордостью и волнением: сегодня я встретился и сдружился с одним из моих идеалов, человеком, чьи профессионализм и самоотверженность ценимы мною паче остального – пусть ныне он и опустился до погони за ускользающими тенями Долины царей.
Я сидел в приемной, ожидая решения Г. Д. и закончив обновление дневника; пресмыкающегося лягушатника все не было. Тут я почувствовал внутри дрожащий студень, предвещавший атаку кишечного тракта средней тяжести, из-за чего удалился в департаментскую позолоченную мужскую уборную. И хотя, мой читатель, тебя может покоробить от подобной бесцеремонности, я все же должен пригласить тебя внутрь. Будь рядом, пока я мою руки и наблюдаю в зеркало, как мое мокрое изможденное лицо обретает природный цвет.
По доносившимся из соседней кабинки скорбным стонам, что гармонировали с моими собственными, я опознал проклятого пищеварением товарища, собрата по бурливым недрам. Омыв лицо, я оторвался от шайки с теплой водой, выбранил туземного мальчика с полотенцем, который сушил меня столь лениво, что замочил воротничок рубашки, – и рядом со своим моргающим отражением заметил в зеркале отражение усатого мужчины, усердно намыливавшего руки. Я сразу же узнал его: мой коллега по несварению был не кто иной, как всем известный Говард Картер, бывший главный инспектор Департамента древностей, первооткрыватель усыпальниц и сокровищ без числа, включая таковые Тутмоса IV и Ментухотепа I, ныне – обеспеченный солидным доходом бенефициарий аристократа-египтофила графа Карнарвона,[11] живописец, авторитет и великий гений раскопок, уже