Египтолог

Вернулся в особняк. Привел в порядок чертежный стол и конторки, тетради и журналы. Расставил по полкам научные труды, словари, патефонные записи. Разложил по местам снаряжение — фляги, долота, веревки и т. д.

После заката я стоял спиной к вилле Трилипуш и смотрел на берега Нила; было ничуть не светлее, чем 3500 лет назад; можно представить себе, как сам великий царь ходит (вероятно) по этой самой земле, вперяет свой взор (совсем как я) во тьму над рекой — и воображает, как он пересечет реку и спрячет свои бренные останки, не оставив тому свидетелей, когда оттягивать неизбежный конец станет невозможно.

===.

Понедельник, 30 октября 1922 года

Дневник: Обосновался на вилле Трилипуш. Вернувшиеся (!) кошки накормлены и как следует обласканы. Признаюсь, утром я воспрял ото сна, будучи обеспокоен предстоящими расходами, но поклялся ни минуты не тратить на сомнения в моих покровителях. Взамен дал каблограмму Ч. К. Ф., укрепив его решимость многообещающим описанием работ, планируемых на будущие недели.

Засим последовал трудный день. За несколько часов до назначенной встречи с Ахмедом я собирал легкие нескоропортящиеся продукты, кастрюлю, спички, батареи для электрического фонаря и т. д.

Вернувшись в особняк, дабы пообедать и встретиться с Ахмедом, застал там славных Нордквистов. Я велел Ахмеду ждать и не без гордости провел милых сердцу стариков по особняку, показал карты, библиотеку, все, что приготовил для раскопок; они поздравляли меня и вообще были сама любезность. После обеда я помог им спланировать маршрут, сообщил, какие гробницы заслуживают внимания, какие, будучи вторичными, — нет. Отправляясь в путь, божьи одуванчики трогательно попрощались со мной и моим молчаливым старшим рабочим — ни дать ни взять любящие родители!

Я вновь должен поздравить себя с тем, что нашел Ахмеда — он будет великолепным бригадиром. Не улыбается, не болтает, деловит. Объяснил ему, что перед нами стоит временная, однако немаловажная проблема — нанять и перебросить на наш участок достаточно людей для раскопок; действовать нужно скрытно, пока сама собой не разрешится ситуация с концессиями. (Разумеется, за успехом последует и концессия, однако в зыбкое межвременье следует сохранять видимость уважения к существующему порядку.)

Опередив Уинлока и Картера, мы с Ахмедом вышли на сцену первыми и потому не испытали недостатка в бедных, сильных и нелюбознательных людях. Нескольких мы взяли на работу сразу, многих наняли на потом. Избранные замечания Ахмеда насчет проклятия, которое падет на каждого, кто попытается отрыть царя Тут-анх-Амона, упоминания о банкротстве Картера или судимости Уинлока, а также небрежное, однако внятное замечание о том, что и Картер, и Уинлок порют своих туземцев за провинности, определенно облегчат доступ на рынок труда в предстоящем сезоне. Меня нельзя назвать сторонником подобных методов, однако не хотелось наказывать Ахмеда в первый же день, к тому же он вел себя несообразно ради меня. Мы, как водится, отправимся в экспедицию с небольшой подвижной бригадой: шесть крепких мужчин, включая Ахмеда и меня самого. Завтра на рассвете он явится ко мне с ослами, упряжью, тяжелыми лопатами, заступами, холщовыми мешками и деревянной телегой — и мы приступим к делу. Меня все еще беспокоит маршрут.

===.

К Маргарет: Сегодня я нашел на базаре две вещи, которые ты оценишь по достоинству. Первая — игрушка, замечательный подарок на будущее для сообразительного мальчика, о моя сладкая царица, для малыша-крепыша, обожающего Египет и своего отца (он, сам того не зная, будет учиться на биографа!). Это коробочка с выпрыгивающей фигуркой, раскрашенная под каменную гробницу. Поворачиваешь рычажок — и раздается слабый потусторонний скрип, будто газ вырывается из неплотно закрытой бутылки с шипучкой. Звук становится все громче, пока крышка гробницы не откидывается и не показывается якобы каменный саркофаг с нарисованным спереди царским ликом. Если продолжаешь крутить рычаг, крышка саркофага с хлопком отворяется, появляется золотой футляр с мумией. Еще поворот; футляр открывается, являя взору белоснежную мумию, которая садится, по-детски улыбаясь и нежно глядя на тебя голубыми глазами сквозь свои пелены.

Еще лучше, моя любовь, маленькая разрисованная статуэтка из необожженной глины, шагающий человек в тунике, сандалиях и короне, умелое анонимное подражание изваяниям Среднего Царства. Меня привлекла хитрая ухмылка на его лице, совершенно неподобающая таким работам; не обычная равнодушная улыбка, но абсолютно неуместная и очаровательная усмешка довольного собой лукавца. Статуэтка составит отличную пару той, что путешествует со мною вместе, будучи преподнесена мне во время интимного завтрака à deux[16] в «Локе-Обер» (покуда Инге коротала время за столиком снаружи).