Египтолог

Отважился въехать на осле в Долину, чтобы посмотреть на обнаруженную Картером ступеньку. Мне было не по себе, бросало то в жар, то в холод. Разумеется, если он что-то нашел, это замечательно.

Его смехотворно громоздкий лагерь разбит практически на гробнице Рамзеса VI. Найти самого Картера оказалось делом мудреным, ибо он был окружен множеством рабочих. Его внимание было привлечено, лишь когда я громко позвал его по имени. Он вышел из толпы, чтобы поприветствовать меня, отряхнул руки от пыли. Картер держал себя своеобычно холодно; когда, будучи окружен сотнями прислужников, купаешься в деньгах лорда Карнарвона, играть такие роли легче легкого. На одном шарме далеко не уедешь.

«Трилипуш, — сказал он, засунув в карман поднесенный мною дар, редкое первое издание „Коварства и любви в Древнем Египте“. — Что вас сюда привело?»

«Я прослышал, Говард, что вы споткнулись о ступеньку. Не возражаете, если я ее осмотрю? Профессиональная вежливость, коллегиальная оценка, все такое прочее…»

«Что, уже пошли слухи?»

«Вы же знаете, туземцев хлебом не корми, дай посплетничать».

«Понятно. Но на данном этапе принимать гостей мне кажется неуместным».

«Конечно, старина, если сюда хлынут толпы туристов и аристократишек, они только все испортят!»

Старый египтолог прав: немыслимо позволить гражданским наброситься на находку. Я направился на участок; там десяток коленопреклоненных рабочих просеивали через сита весь вырытый песок, складывали в пакеты заведомый сор и звали надсмотрщика, если обнаруживалось что-то вроде черепка. Прямо золотодобычные работы! Не научная экспедиция, а целая фабрика, капиталистическое «потогонное» производство. Археологическое циркачество. Неудивительно, что столько лет Картер потратил впустую. Просочившись наконец в эпицентр суматохи, я увидел там ступеньку, торчащую à lа Атум, причем ступенька эта отличилась плодовитостью и бездарно размножилась: теперь уже под землю уходила целая лестница, упиравшаяся в каменно-мусорную стенку. Бог мой, вот это зрелище! Блестящее открытие. Вопросов нет, что уж тут скажешь.

«Тайник с награбленным хламом? — поинтересовался я у Картера, когда он меня догнал. — Древнее складское помещение? Зернохранилище?»

«Возможно, — согласился он, — Прошу простить меня, дорогой Ральф, впереди у нас — долгие дни работы, нужно убрать мусор и осторожно открыть все двери, какие найдем».

Отъезжая, я оглянулся. Картер был занят дюжиной дел сразу; достойное зрелище, особенно если недра у старины в том же состоянии, что и у меня. Выражения лиц его рабочих такие, каких моя подержанная бригада произвести не в состоянии. Конечно, несмотря на слабоумие, Картеру по-прежнему удается внушить окружающим, будто они невидимы и невесомы. Он, кажется, об этом и не догадывается; не иначе как с рождения его лицо беспрерывно излучает слепящий свет, требующий от всякого, с кем он говорит, зажмуриться — да и как ему знать, что люди ослеплены, когда он на них не смотрит? Даже если сказать ему об этом, он, скорее всего, станет все отрицать. «Что? — скажет он, недоверчиво глядя в очередные прищуренные глаза, — Что вы имеете в виду? Что значит — я другой?..»

Мне нужно проветриться и проверить poste restante.

Письмо от моей невесты, отправленное 13 октября, двадцать три дня тому назад. Что случилось с тех пор?

По причине жесточайшей нужды длительно заседал в клозете. Патефон не помогает. Я в лихорадке.

===.

13 окт.

Мой Ральфи!

Мой Владыка Египта, тут случилась куча странного.

Сегодня к нам приходила длинноносая ищейка по имени Гарольд Феррелл. Искал твоего друга. Ты только послушай: он говорит, что у тебя есть друг, бедный австралийский мальчик, звать Полом Колдуэллом, египтолог-любитель, и жизнь у него была на самом деле ужасно-ужасно грустная и страшная. «Друг Ральфа?» — спросила я так, чтоб ему все стало ясно, а потом, чтобы он точно усек, я сказала ему, что на войне ты, конечно, был вынужден общаться с кем попало, но Пол Колдуэлл стать твоим другом не мог ну никак. Он тоже из Австралии. В смысле — ищейка. А еще он говорил с папочкой за закрытой дверью, я хотела подслушать, но быстро устала.