Его багровые лилии

– Господи! – ругался он. – Да у вас же всех головы опилками набиты! Раньше каждый студент на себе мог опыт со стульями провести и висеть спокойно в воздухе! Прокалывать ноги и руки без крови! Выы!.. – он заходил по комнате, при этом ноги секретаря сопровождались стуком позолоченной трости. Раньше действительно проводили опыты, но это было столетия назад, а сейчас – лишь в книгах, которые первый секретарь старательно прячет от закона, запрещающего ныне ум. Сейчас правил страной его же сын, выросший отменным ублюдком, жадным до власти, и в отсутствии всякого воспитания его был, конечно, виноват сам секретарь. А до волны безумия, явления, которое превратило перспективы и современность в субъективную картину, студенты интересовались не сплетнями, а философией, математикой, физикой, психологией. Четырнадцать дней психосоматики приводили к потрясающему результату: человек мог без боли и крови прокалывать себя стержнем и иголкой, висеть в воздухе, опираясь только о спинки стульев в районе стоп и головы без напряжения и дрожи. – Вы же все бездари! Необразованные!

Корреспондент внимательно слушал его, но не скрывал на лице отвращения от собеседника, хотя тот и не замечал: постоянно глядел либо в невидимую точку, либо на носки своих матовых белых туфель, уже разваливающихся от толстой неровной стопы своего господина, но тщательно начищаемых его слугой.

Секретарь продолжал ругаться, пока не чувствовал находящую на него усталость вместе с забытием. Он кивал скрюченным носом, постепенно скрючивался сам, и становился похожим на седого немощного старика с какой-то клюкой, а не изящной дорогой тростью. Корреспондент обнимал его за плечи и тихо шептал мужчине колыбель. Секретарь все засыпал и засыпал, взгляд его стеклянел, точно за зрачками уже не было сознания. Одна из важнейших личностей при ограниченной монархии, которая сдерживала произвол своего отродья, превращалась в послушного и слабого пациента. Корреспондент окружил его медсестрами, но приказал не спасать секретаря ни в одном инциденте, как если с ним что-либо случилось: хоть лихорадка, хоть коллапс, хоть инсульт или инфаркт, хоть кома.

– Храните Боги нашего короля Еруима, сына когда-то слепого от жестокости Ельгена и покойной деревенской девочки Альджиро, благородно отдавшей свою честь во благо страны и двух сыновей! – пел, как гимн, корреспондент. – Как мне жаль… Как мне жаль, что сегодня страну ждет такое потрясение как смерть первого секретаря и отца нашего монарха, и эту скорбную весть должен буду сообщить я.

***

К обеду на заседании обсуждалась кончина первого секретаря Ельгена. Голодные и подготовившиеся к трапезе толстые животы в голубых костюмах и с белыми палантинами с бахромой от жен были не очень расположены к серьезным разговорам. Корреспондент стоял около места для Еруима, но сам король предпочел не явиться. Тогда мужчина окинул взглядом всех сидящих за большим овальным столом с кружевной той скатертью, что их жирные пухлые ручки каждое собрание пытались облапать, убедился, что никто не изъявляет желания больше сказать ничего лишнего и что каждый сможет его слушать. Так же стоя у пустого расшитого серебром и золотом кресла, корреспондент обратился к сидящим:

– Дорогие мои! Я знаю, как тяжело вам всем было собраться сейчас здесь, взять себя в руки и замолчать, – шестеро с бульдожьими лицами стариков в один этот момент обернулись на говорящего, выставив на него неодобряющий недопонимающий взгляд лохматых серых бровей, но тот тем не менее продолжал свою речь. – Но сегодня нас, как и всю эту великую страну Россов, поразило большое, глубокое несчастье. Да-да! Несчастье! Сейчас вы смотрите на меня с презрением, поганые, ленивые, обжиревшие псы! – каждое из последних слов он выделил наиболее отчетливо. – Но после одной лишь моей фразы вы все будете плакать, страдать и скорбеть, потому что отец нашего мудрейшего и вернейшего короля, Ельген, умер сегодня утром от истощения. Медсестры, которые находились с ним постоянно, не смогли ему помочь или даже успеть подозвать врача. В последние месяцы секретарь практически не ел, а затем и вовсе отказался от пищи. Как вы знали, на нервной почве у него еще три года назад развилась астма, и вследствие обезвоживания и обессиливания господин Ельген не смог справиться с приступом, проявления которыми были невыразительными для медицинских работников. Когда наши опытные медсестры отметили гиперемию лица и потерянность в лице своего пациента, в чувстве страха секретарь поднялся со стула, на котором сидел, и вышел в окно напротив него. К счастью, оно не выходило сразу на улицу, поэтому господин Ельген упал на крышу с небольшой высоты и даже сам попытался встать. Но от нестандартности сей ситуации и труднодостижимости своего пациента врач не успел ничего сделать, чтобы спасти нашего любимого секретаря. Поэтому, с болью в сердце, я сообщаю вам, господа, что Государство Россов лишилось одной из самых ярких личностей в нашей истории.