Его батальон

Волошин повел взглядом по склону вправо, куда заметно сместились разрывы и устремилась теперь половина пулеметного огня с высоты: там, вдалеке за болотцем, у подножия высоты «Малой», копошились бойцы девятой. Отсюда трудно было понять: то ли они готовились к броску на высоту, то ли этот бросок не получился и они собирались откатиться в болото. Правда, высотка была далековата даже и для его ДШК, но он решительно повернул пулемет в ее сторону.

– Гайнатулин, готовь коробку!

Он установил на рамке прицел, равный восьмистам метрам, старательно навел по самой верхушке траншеи и плавно надавил на спуск. Пулемет мощно заходил в руках (понадобилась немалая сила, чтобы удержать его на наводке), и очередь из десятка крупнокалиберных двенадцатимиллиметровых пуль с визгом ушла за болотце. Кажется, она пришлась с недолетом, Волошин прибавил прицел и снова старательно навел по траншее.

На этот раз он выпустил три очереди кряду, верхушка высоты закурилась от разрывных, и он порадовался своему довоенному увлечению пулеметной стрельбой. Правда, тогда он стрелял из «максимов», это было попроще. Зато ДШК – сила, которую не сравнить с «максимкой». Только бы хватило патронов.

То и дело подправляя наводку, он начал бить разрывными по наискось лежавшей от него высоте, во фланг немецкой траншеи, сам оставаясь в относительной от нее безопасности. В промежутках он видел, как зашевелились под ней серые фигурки бойцов, и обрадованно подумал: авось пособил? Если не упустить момента и немедленно воспользоваться этим огнем, то, может, и удастся сблизиться для рукопашной. На рукопашную теперь была вся надежда, других преимуществ у них не осталось.

Девятая, однако, все медлила. Временами минные разрывы в болоте и на склоне совершенно закрывали от него высоту, и он переставал видеть, что там происходит. Но когда была видимость, он упрямо нажимал спуск, почти физически чувствуя, как его огонь разметывает земляной бруствер немецкой траншеи. Самое время было атаковать.

После шестой или седьмой очереди, когда он уже хорошо пристрелялся, сзади вдруг послышался шум, и кто-то ввалился в его воронку. Волошин оторвался от пулемета – сплевывая песок, у его ног сидел весь закопченный, запыленный, с разодранной полой полушубка лейтенант Маркин.

– Куда вы бьете? – сорванным голосом закричал новый комбат. – Куда, к черту, лупите?

– Выручаю Кизевича. Вон под самой высотой залег.

– Что мне Кизевич! – сквозь грохот раздраженно закричал Маркин. – Мне эта высота нужна. Ее приказано взять.

– Не, взяв ту, не возьмешь эту! – также раздражаясь, прокричал Волошин. По обеим сторонам воронки сокрушающе грохнуло несколько разрывов, взвыли осколки. Один из них, словно зубилом, звонко рубанул по краю щита, оставив косой рваный шрам на металле. Сверху весомо зашлепали комья и густо посыпалась земля, отряхнувшись от которой они торопливо вскинули головы: еще кто-то ввалился в воронку, за ним следующий – оказалось, это был Иванов с телефонистом. Тоже отплевываясь, командир батареи тыльной стороной ладони протер запорошенные глаза.

– Дают, сволочи! Хорошо хоть, воронок нарыли. А то бы хана.

– Некогда в воронках сидеть! – сказал Маркин. – Пора подниматься. Связь с огневой есть?

– Связь-то есть, – сказал Иванов. – Пока что. А ну проверь, Сыкунов.

– Слушай, – обернулся к нему Волошин. – Кидани парочку по той высоте. Смотри, вон Кизевич у самой траншеи лежит. Ему бы чуть-чуть. Хоть для психики.

– Разве что парочку, – сказал Иванов, доставая из-за пазухи свой измятый блокнот. – А ну передавай, Сыкунов.

– Ни в коем случае! – встрепенулся Маркин. – Вы что? Кизевич большей частью отвлекает. Главное для нас – это высота.

– Они же там все полягут! – закричал Волошин. – Вы посмотрите, куда они добрались. Отойти им нельзя.

– Отойдут, – спокойно сказал Маркин. – Жить захотят – отойдут. Дело нехитрое.

– Теперь им легче вперед, чем назад!

– Давайте весь огонь сюда, по траншее! – жестко затребовал Маркин. – И батареи и ДШК. Через десять минут я поднимаю седьмую с восьмой.

– А девятая? – спросил Волошин и, взглянув в холодные глаза своего начштаба, не узнал их – столько в них было безжалостной твердости. Конечно, это его право распорядиться приданной артиллерией, имея в виду главную задачу, но ведь Кизевич вплотную приблизился к своей удаче или к погибели. По существу, вся судьба девятой решалась в эти короткие секунды, как было не пособить ей?

– Два снаряда всего, – умоляюще сказал Волошин, едва сдерживая быстро накипавший гнев. – Два снаряда!

– Нет! – отрубил Маркин. – Открывайте огонь для седьмой.

Иванов чужим голосом скомандовал доворот от репера и отвернулся с биноклем в руках, а Волошин на коленях бросился к пулемету. Дрожащими руками он снова навел его на верхушку «Малой». Наверное, следовало проверить наводку, но он, весь горя бешенством, надавил спуск, потом, прицелясь, еще и еще, пока пустой конец ленты не выскользнул из приемника.