Ego - эхо

Непредставимая фантасмагория! Меня затрясло и от неожиданности, и от стыда, что смотрю на что-то непозволительное, запретное... Не могу отвести взгляда.

Но присутствия духа не теряла: "уловить минуту и бежать - бежать, бежать".

Прошмыгнула из закутка, когда эта безумная схватила "тыкву", подтянула к себе на руках, и они превратились в ерзающий мычащий ком, прошмыгнула к двери, выскользнула, а дальше, в темпе преследуемой мышки - вверх из ямы, и понеслась.

Свернула за угол, потом за другой, за третий, остановилась - отдышаться не могла долго. Сердце - сейчас выскочит - колотилось в горле.

Пошла по главному проспекту. Звезды начали тускнеть. Значит, довольно долго пребывала в "ином мире".

В воздухе чувствовалось потепление. Ветерок дул к сонному Машуку, тот навис туманной фетровой панамой на город; пригрел его.

Когда пришла в мастерскую, начинало светать. Весь день меня лихорадило. Поделиться таким, как, впрочем, и другим, было не с кем, кроме моего монтажного стола. Мой любимый стол, единственный свидетель всех моих дум и помыслов, понимал меня и принимал всякую.

РЯДОМ С МОЛИТВОЙ

прелюдия шестая

У

церкви под Машуком гроза никак не разыгрывалась. Где-то грохотало, но далеко-далеко, а здесь была не гроза. Здесь было страшнее - лиходейство на церковном кладбище. Разыгрывался целый спектакль. Не хуже, чем в пятигорском театре музкомедии, там тоже играют опереточные чудеса. После спектакля, как правило, в кордебалетные и хоровые уборные захаживает секретарь горкома Кипейкин. Он ходит, чтобы отбирать для себя очередную "музу" на ночь, или на полночи, или на четверть, - в зависимости...

Там были цветочки. Здесь - ягодки.

Здесь - артисты - нищие. "Артисты", и надо играть собственную роль. Я не сумела, не представляла, не знала, что увижу такое. Меня уговорила пойти переночевать в уютное тепло тетя Филя -Филипповна, славная постояльша со станции, совсем не старая, чистенькая и благообразная. Я знала ее шапочно, хотя примелькалась она давно. Она пригласила в гости к ее снохе, - сын, по ее словам, пропал на войне - помянуть. У снохи ключ от подсобки... Такая праведная Филя со слезами и Богом. Ну, я согласилась. Не спросила, что за подсобка, - все бывает в жизни. Она не распространялась. Жалко ее - сына убили. Думала, там нормальная вдова.

Пришли. Оказалось - к церкви. Я еще по дороге это поняла. Но Филя не откровенничала особенно. А я не стала допытываться.

Ее сноху поджидала компания из трех мужчин и двух женщин. Сноха прислуживает в церкви, и у нее действительно ключ от сарайчика - церковного склада во дворе.

Как же здесь далеко Бог! Даже не верится, что он у них вообще есть. Здесь они не просят Христа ради. Здесь они Бога близко к церкви не подпускают. Базарят, проигрывают друг друга в карты, ловчат и пьют. Почему они не на фронте? Они с ногами, руками, совсем не старые. Может, они больны? Я, как увидела, хотела уйти, но Филя, уже не такая мягкая, все меньше похожая на ту вокзальную, ласковую побирушку-советницу, не пустила, а из компании послышалось: "Мало ли что"...

Я и сама боялась идти в ночь, дождь вот-вот польет. А услышала: "Мало ли что", - совсем струсила, но уже по другой причине, не знала что делать, притворилась удалой такой, независимой и громко сказала, что пришла в гости - конечно, дождусь хозяйку.

Явилась молодуха-сноха. Она выглядела "чокнутой", но со мною была мягка и напевно-ласкова на первых порах. Компания, как оказалось, тоже ждала теплой подсобки и "жаренького". А "жаренькое", я поняла позже, это была я. Филя запела, "сноха" подхватила, как сигнал, а компания начала разыгрывать карты "на вышибание". Спорили потому, что присутствующих сегодня оказалось больше, чем приглашенных, то есть не хватало места в теплой подсобке для "поминок". А "чокнутая" - (Филя растворилась в темноте вместе с пением) потащила меня к кладбищу и велела начать ритуал: встать на колени перед каменным, смытым временем и потерявшим свои первоначальные формы надгробием и повторять за ней.

Я сначала встала, запричитала бессвязные слова - не обычные не молитвенные, с детства узнаваемые, свои. Пыталась, поддавшись то ли ее настроению - мужа потеряла, - обстановке ли, произносить даже с завыванием, как она велела. Но, не поняв, что произношу, я все же прервалась и спросила:

-Что это такое?

Она стала ворчать:

-Не прерывай ритуал. А то хуже будет. Под этим черным камнем - спасение и благодать. Все, что я тебе предреку, а ты повторишь - сбудется. Вся чернь выйдет из тебя, и привидится тебе избавление. Всю твою чернь примет этот камень, и станет он еще чернее, а ты очистишься.

-От чего я очищусь, тетя Клава? Мне не надо очищаться, у меня нет никакой черни. И я должна понять, объясните, что вы предрекаете? Я в гости пришла к вам Филиного сына, а вашего мужа помянуть.

-Есть, есть, она в тебе, не спорь, девчонка, а то худо будет. Заупрямишься, милая, ох, от беды не уйдешь. Повторяй смирненько! Не воюй.

-Тетя Клава, я буду по-своему. Ладно? Я умею, - настаивала я, насторожившись, - я буду по-своему!