На этот вечер у меня не было никаких планов. А это означало, что я преспокойно могу облачиться в свой повседневный наряд «я-не-собираюсь-никуда-выходить-из-дома». На мне был огромный пушистый свитер с кошачьей мордой на груди и с широкими рукавами, свисавшими почти до пола. Прошло уже несколько часов, как я скинула штаны, но даже если бы в мою дверь постучалась полиция, мои «милые щеночки»
Этот вечер должен был пройти именно так… идеально.
Я до сих пор прокручивала все основные моменты нашей беседы с Райаном в его пекарне несколькими часами ранее. Мой мозг, словно незримый палец, лениво перебирающий кадры, упорно пытался отыскать — в каждом его слове, в каждой брошенной фразе, в его взглядах и языке тела — завуалированные акценты и намеки.
Я не сомневалась, что для меня Париж сейчас важнее всего на свете. Но также понимала, что на дворе еще только октябрь. Занятия в школе искусств начнутся в январе. Неужели это будет безрассудством… если я немного повеселюсь в оставшееся время? Я имею в виду, должна ли я эти месяцы прожить монашкой?
И все же эти доводы выглядели как-то неубедительно.
Начать отношения сейчас было равносильно тому, как завести щенка с неизлечимой болезнью. Это было чревато разбитым сердцем, независимо от того, как сильно мне хотелось при виде этих щенячьих глазок и этих рельефных, идеально вылепленных бицепсов нажать на спусковой крючок.
Я покачала головой, удивляясь сама себе. Как мог мой мозг провести столь нелепую аналогию между Райаном с его великолепной мускулатурой и щенком?
Мой унылый взгляд пробежался по висящим на стене постерам. По крайней мере один из них был с моим любимым артистом. Надо признать, в последнее время я переключилась на художников, с которыми мечтала встретиться в Париже, в первую очередь, с Валери Пургот. Она произвела на меня такое неизгладимое впечатление, что несколько недель назад я отправила ей дурацкое письмо с образцами своих работ. Мне нравилось думать, что составленный мной текст очень завуалированно выражал, хотя на деле я практически умоляла об этом, просьбу стать моей наставницей. Боюсь, это было слишком очевидно. Я даже слегка поежилась, когда представила, с каким, скорее всего, недовольством она отбросит его в сторону. Если, конечно, вообще на него глянет.
Я вытащила из микроволновки чашку горячего шоколада и, обхватив ее своими длинными рукавами, с головой ушла в марафон фильмов ужасов. Ночная жизнь города — за пределами моей комнатушки — вступала в свои права. В Нью-Йорке она разворачивалась сразу после заката и царила вплоть до рассвета следующего дня. Я находила это обнадеживающим и дивно успокаивающим. Прямо как в детстве, когда я, ложась в кровать, знала, что мои родители бодрствуют внизу, пока я сплю.
А вот кто-то никогда не выключает свет. Просто передает горящий светильник по эстафете, ни разу не щелкнув выключателем. И жизнь катится вперед.
* * *
У меня зазвонил телефон.
Я с неохотой взглянула на номер, так как в это время могли позвонить либо медсестра с предложением записаться на прием, либо телемаркетер
— Алло? — ответив на вызов, я закинула в рот несколько завалявшихся зерен попкорна.
Я с обреченностью ожидала услышать запись с автоответчика, где меня спросят, зарегистрировалась ли я на онлайн-голосовании, или же поинтересуются, не испытываю ли я какой-нибудь необычный зуд в интимных местах.
— Эмили?
Я чуть не подавилась.
— Райан? — пролепетала я и тут же закашлялась. — Прости. Не ожидала тебя услышать.
— О, если ты занята, я перезвоню в более подходящее время.
— Нет, нет! — я прочистила горло и принялась обмахивать себя ладошкой, чтобы успокоиться. Не хотелось выглядеть еще большей дурой. — Извини. Просто я на грани нервного срыва. У меня тут, понимаешь ли, вечер ужасов. А так я совершенно свободна. Что-то случилось?
Последовала длительная пауза. Мне стало любопытно: он на что-то отвлекся или не может подобрать нужные слова?
— Я тут подумал, может, нам следует получше узнать друг друга? Нам с тобой, как-никак, предстоит вместе трудиться над этим проектом.
Пожевав пару секунд губу, я улыбнулась.
— И как долго мы будем работать вместе? Я думала, мы ограничимся несколькими постерами и сценическим реквизитом.
— Я должен буду все это оценить и одобрить, — его голос звучал несколько напряженно, словно он защищался, но выглядело это очень мило.