Его кровавый проект

— Я ничего подобного не заметил, — ответил я и снова покраснел.

Джетта засмеялась. Я был этому рад, потому что за последние месяцы у нее находилось мало поводов для смеха. Потом лицо ее омрачилось, как всегда, когда она сердилась на какую-нибудь неудачу.

— Бедный Родди, — проговорила сестра. — Я знаю, ты не хотел ничего плохого, но я вынуждена сказать — ничего путного из этого не выйдет, и ты должен держаться от Флоры Брод подальше.

Я опустил глаза, расстроенный тем, что Джетта решила так быстро испортить нам настроение. Я не сомневался, что ее совет основан на каком-то указании из Иного Мира, но никак не мог изменить того, чему суждено было случиться. В тот момент я и не хотел ничего менять.

* * *

Спустя несколько дней мы с отцом встали рано, чтобы поймать отлив. Было сырое тихое утро. Дым из домов окутывал землю, как саван, обильная роса лежала на пахоте нашего надела. Тем утром мы хотели набрать бурых водорослей, которые вместе с зимним навозом скота удобрят наши посевы.

Мы добрались до береговой линии, часто поскальзываясь на склизких камнях. У отца из-за ревматизма плохо гнулись суставы, поэтому мне пришло в голову срезать водоросли со скал — и я принялся за работу. Работа оказалась не из легких. Клинок моего кромана был тупым, и на каждую пригоршню срезанных со скал водорослей я тратил много усилий. Отец оперся о вилы, наблюдая, как я тружусь, и часто отпуская комментарии — дескать, я должен по-другому взяться за инструмент или выпрямить спину. Я никак не отвечал на его советы.

Когда я собрал внушительную кучу, отец принялся перетаскивать ее по берегу выше линии прибоя. При каждой ходке он терял с зубцов вил половину ноши, но не беспокоился о том, чтобы остановиться и подобрать ее. Не раз он полностью терял равновесие, и тогда полные вилы водорослей взлетали в воздух, а сам он костлявой кучей валился на камни. Хотя в таких случаях плоды нашего труда пропадали впустую, я не мог удержаться от смеха. Отец напоминал перевернутого краба, напрасно размахивающего в воздухе лапами, пока, наконец, не ухитрялся снова встать на ноги.

Тем не менее к концу утра мы обрели некий ритм. Когда начался прилив, я без передышки продолжал работать выше по берегу, и ходки отца стали короче. Он даже принялся слегка напевать себе под нос. То было странное пение, скорее разговор, чем музыка, понятный только ему самому, но все-таки пение, и я рад был его слышать. К полудню мы собрали кучу в четыре фута высотой, которой хватило бы, чтобы покрыть половину нашей земли.

Отсюда водоросли можно было перевезти на ферму на ручной тележке — несложная задача.

Отец уселся на камень рядом с собранной нами грудой, вынул из кармана куртки трубку и разжег ее, что я воспринял как сигнал к концу утренней работы. Несколько минут мы сидели молча, чувствуя некое общее удовлетворение результатами своих трудов. Потом отец велел мне идти в дом и принести молока и банноков.

Возвращаясь по ригу обратно, я увидел Лаклана Брода и его брата, шедших по дороге туда, где сидел мой отец. Остановившись, они пожелали отцу доброго дня, но тот не ответил — по крайней мере, я не слышал его ответа. Он сидел спиной ко мне, и я видел завитки дыма, поднимающиеся из его трубки: поскольку ветра не было, они зависали вокруг его шапки, как дымы, недавно маячившие вокруг домов. Я боялся, что Лаклан Брод собирается пожаловаться на мои встречи с его дочерью, и поспешил к ним, как будто мог таким образом его остановить. Я протянул отцу чашку молока и услышал, как Лаклан Брод говорит:

— Вижу, вы собираете водоросли.

Отец не ответил.

— Могу я узнать — с какой целью?

— С какой, интересно, целью я стал бы собирать бурые водоросли, — отозвался отец.

Он все время смотрел прямо перед собой, на залив. Тюлень, высунув голову из воды, несколько минут глядел на людей, потом молча выгнулся и исчез под гладью моря.

Лаклан Брод сделал жест, как бы предполагавший, что у человека может быть много причин для сбора водорослей, и, выждав некоторое время, продолжал:

— Вы не собираетесь ответить на мой вопрос?

— Я знаю единственную причину для сбора бурых водорослей, — ответил отец. — Поэтому не вижу смысла отвечать на твой вопрос.

Констебль повернулся к брату с недоуменным видом, как будто не мог понять, почему мой отец артачится, не желая отвечать. Эней Маккензи заблеял, словно баран.

— Поскольку вы вынуждаете меня гадать, — сказал Лаклан Брод, — могу я предположить, что вы собираете водоросли для того, чтобы раскидать их по своей земле?

— Ты очень проницателен, констебль, — ответил отец, особо подчеркнув последнее слово.

Тут Лаклан Брод поджал губы и медленно кивнул, якобы обеспокоенный этим ответом.

— Вы ведь сознаете, не правда ли, — сказал он, — что все дары моря на берегу, включая водоросли, принадлежат помещику?

Отец вынул трубку изо рта, но ничего не сказал. Лаклан Брод гнул свое:

— Вы сознаете это, мистер Макрей?

Отец взял молоко и выпил его одним глотком. Сливки повисли на его усах желтой гусеницей и оставались там до конца беседы.

— И на кой помещику несколько пригоршен водорослей? — спросил он.