Его Кукла

— Не по-настоящему, не беспокойся, — качает головой Рисай. — Если мне приспичит кого-нибудь трахнуть, я предпочту шлюху, знающую в этом толк. Всё, что нужно тебе, это подтвердить мои слова и признать себя моей Куклой, когда придёт время.

Я не знаю, стоит ли верить тому, кого вижу впервые в жизни. Его слов уже недостаточно для восстановления моего спокойствия.

— Прости, но я что-то пока не очень понимаю. Как моё признание поможет тебе отомстить?

Рисай опирается локтями на стол, складывает ладони «домиком» и обжигает ледяным взглядом.

— Я расскажу тебе одну историю, Дар-рья. — Он произносит моё имя как-то непривычно зло, с надрывными рычащими нотками. — Ты всё поймёшь. А после сама решишь, готова ли помочь мне.

— А если я решу, что не готова? — задаю ему вопрос, что называется, в лоб.

— Тогда ты уйдёшь.

Всё тот же пристальный холодный взгляд. И всё та же поза. Ни единый мускул на лице Рисая не выдаёт истинных эмоций и мыслей.

Но я чувствую, что он лжёт. Не имеет значения, что я отвечу, двуликий всё равно не отпустит меня.

— Итак. — Рисай принимает моё молчание за готовность выслушать, и начинает свой рассказ. — Как и сказал, я оказался здесь, в Призоне по вине высшего ке-тари, — повторяет он уже сказанное ранее. — Мы вместе учились в Академии и были друзьями. Двадцать лет назад. Но после окончания Академии закончилась и наша дружба. Точнее… она постепенно переросла во вражду.

— Из-за чего, если не секрет? — тут же интересуюсь я у него.

— Из-за власти. По результатам голосования я должен был занять высокую должность. Но тот, кто называл себя моим другом, подделал результаты и обманом занял пост, который предназначался мне. Из-за этого мы начали враждовать. — Рисай наклоняется вперёд и тихо добавляет: — И ещё из-за женщины.

— Из-за женщины? — щуру я глаза и невольно подаюсь ему навстречу.

Конечно, я не слишком знакома с особенностями личной жизни двуликих. Но в те времена, о которых говорит Рисай, двуликие ещё не женились. Женщины были лишь бесправными игрушками. Любой двуликий мог без суда казнить женщину, просто задушив её. За один только взгляд, за одно возражение или отказ подчиниться.

Мне кажется странным, что двое друзей превратились во врагов из-за женщины.

— Ты ведь знаешь, кто такая сава́ри? — интересуется Рисай.

— Кажется, это что-то вроде Куклы. — Я даже не пытаюсь скрыть сарказм, когда отвечаю. — Любовница и рабыня в одном лице.

— Не совсем. — Рисай тотчас опровергает мою версию. — Каждый высший двуликий может взять себе женщину для удовольствия. Он ставит на её плече золотое клеймо в виде полумесяца. Это означает, что по отношению к женщине применено право Золотого месяца. В течение этого времени она живёт в доме двуликого. Её обучают всему, что должна знать савари, чтобы доставлять удовольствие своему мужчине.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Хочу, чтобы ты понимала суть этих особых отношений. Ты ведь знаешь, что тогда на Земле действовали старые законы и порядки, установленные ке-тари? Женщинам, получившим статус савари, в те времена нельзя было беременеть. За это казнили.

— Да, я знаю это! Слышала много раз от ещё живых родителей, умолявших никогда не попадаться на глаза двуликим, — говорю, а в груди закипают злость и раздражение.

— Заняв высокий пост, мой друг взял себе савари. Её звали Хлоя, — кажется, ничего вокруг не замечая, продолжает Рисай. — И так вышло, что однажды она забеременела.

— Я всё ещё не понимаю, как твой рассказ связан со мной, — напоминаю я двуликому, желая побыстрее добраться до сути.

— Ты спросила, что я делаю здесь… — Он с тяжёлым вздохом снова отстраняется. — Моему другу сказали, что между мной и его савари была связь. Я пытался всё объяснить, но друг предпочёл поверить не мне. Когда он узнал о беременности савари, ему даже в голову не пришло, что ребёнок может быть от него. Как только Хлоя родила, мой друг приказал казнить савари, а ребёнка отдал. С тех пор он ненавидит меня и винит во всех своих бедах. Его ненависть дошла до того, что он отправил меня в изгнание.

Я сжимаю губы и моргаю, чтобы не дать пролиться навернувшимся слезам. Это очень грустная история. Если только Рисай говорит правду.

— Послушай, я не оправдываю твоего друга, но… Ты ведь сам сказал, что савари в те времена запрещалось беременеть. Твой друг поступил так, как велел закон ке-тари.

Знаю, мои слова звучат чудовищно жестоко. Наверное, мне следует проявить сочувствие, жалость, толику понимания. Женскую солидарность к несчастной соотечественнице. Но как ни странно, я ничего подобного не испытываю.

— Дело было не в законе. Мой бывший друг, — Рисай интонацией выделяет слово «бывший», — просто хотел сильнее уязвить меня. Показать свою власть. И лишний раз напомнить, что она в его, а не в моих руках.

— Насколько же велика его власть?

— Ровно настолько, насколько может быть велика власть наместника Земли, представляющего интересы Императора ке-тари.

Чего-то такого я и ожидала в ответ. Хотя, разумеется, не могла и подумать, что мой «хозяин» когда-то водил дружбу с самим наместником.