Его Лесничество

Рихтер устремился следом, с каждым шагом понимая, что не сможет отвернуть в сторону. Что-то значительное ожидало впереди, отчего лица людей искривлялись и обращались застывшими масками.

Они столпились там, где дорога взбиралась на круглый холм и сразу опадала затяжным спуском. Внизу проходила городская черта с перечеркнутым дорожным знаком. Злые языки шутили, что так город отталкивает чужаков. Скатертью дорожка

Случилось наоборот.

Дорога хорошо проглядывалась. Виднелась процессия, как раз взявшая середину дистанции. Единым строем шагали навстречу горожанам солдаты.

У Рихтера дрогнуло всё внутри. И люди заахали, заохали. Но видя то там, то тут вооруженных людей, которые без всякого удивления наблюдали за открывшейся сценой, успокаивались и выжидали.

Отряд приблизился еще на четверть. Солдаты шли в строю, но вместе с тем не стройно. Процессия оказалась довольно жалкой на вид.

Да ещё кто-то особенно наблюдательный крикнул чуть ранее:

– Вроде не наши.

Люди вздохнули единым порывом. Похожие на пружинные фигурки. Под действием страха, незнания, даже ветра (и бог знает, чего еще) люди накренялись и всматривались; готовились сорваться прочь и действовать. Без затеи и всякого толка.

Тот же кликуша вернул всем присутствие духа с той же резкостью, с какой и отнял минутой ранее.

– Идут безоружные.

Ещё больший шум-гам.

Ба! безоружные солдаты – да с чего бы это.

Страх отодвинулся, спуская с цепей незнание, неопределенность.

Люди встряхивали плечами, кое-где раздавались смешки. Хлопали по плечам.

Чуть разглядев новые детали, народ спешил поделиться находками.

В голове и хвосте шеренги суетились автоматчики. От снега расчистили только узкую полосу посередине дороги, поэтому конвоиры не могли двигаться по бокам. А вытягивали шеи спереди и сзади.

В город едва слышно притопала война.

#3

Когда она придвинулась до пары сот метров и люди взглянули в её усталые с дороги лица, на холме угнездилась тишина.

Потребовалось время, чтобы усвоить ее дьявольский лик.

Словно издеваясь, она навела морок на всех людей махом и предстала такими же точно лицами, как и у них.

Разве что прибывшие маски выражали другие эмоции: повинность, безропотность, страх. И потому не решались подняться и уставиться во встретившее их удивление, испуг. И проступавшую из глубины насмешку.

Волшебный конверт так и жегся на груди, не давая Рихтеру сойти с места. Он знал, что волшебная сила не пускает и всех собравшихся.

Перед ними стоял не враг

Поздней осенью, когда случился котёл, мать не знала, куда деться. Уходила с утра из дома и до самого вечера простаивала в очередях, чтобы получить хотя бы толику надежды до вечера и на завтрашний день.

Однажды над ней сжалились и вручили этот самый конверт.

Ваш муж, – говорилось внутри него, – был настоящим храбрецом. Да, кажется, из тех, что остаются верными воинской присяге до самой последней минуты. А ещё с прискорбием сообщаем, что он геройски погиб, выполняя свой долг.

Рихтер запомнил так.

Мать пришла раньше обычного и положила конверт на стол. Мало, что произнесла связанного. И читая – а читала, отчего-то, стоя – сотрясалась всем телом, как готовая опрокинуться башня.

И опрокинулась.

Только не телом, а непослушными губами и языком, которые коверкали слова и оттеняли смысл. И всё равно она заплакала, когда услышала собственный голос, говорящий то ли с прискорбием, то ли с соболезнованием. И так горько, что Рихтер хотел тотчас выбежать из квартиры. Но не мог бросить матери; подвёл к кровати и посадил, зная, что нельзя ей стоять на ногах.

Не смогла она и сидеть. Улеглась на простыни и отвернулась поскорее к стенке. Больше ни звука не издав за оставшийся световой день. Зато к ночи очнулась и тихонько плакала, кусая пальцы и ставшую пергаментной кожу.

Перед ними стояли такие же пленные, каким, возможно, стоял сейчас перед другими горожанами отец. Не зная, куда деть глаза и руки, они подсчитывали хлопья снега, упавшие на мостовую. Единицы не скрывали глаз и находили в себе силы смотреть. Прямо перед собой.

Им ещё больше достанется.

#4

Подгоняемые офицерами набежали солдаты. Рассредоточились и стали теснить людей, крича перед собой

дорогу, дайте дорогу, освободите дорогу

С рвением распихивали людей прикладами по местам. Те то ли не понимали, чего от них хотят; то ли, наоборот, понимали и потому не хотели выстраиваться. Их тягали за шиворот и затискивали в строй. Особо упрямые наблюдали поднятый к небу приклад и становились посговорчивее.

Горожан развели в две шеренги. Лицом к ним встали солдаты, держа на вытянутых руках автоматы наподобие заграждения. А сами конвойные таращились назад, повернув любопытные головы.

Скомандовали

ходу, ходу, братцы