Он сел на край кровати, абсолютно обнажённый, если не считать обёрнутого вокруг талии белого полотенца. Я и не подозревала, как сильно вытянулась на верёвках, перевитых вокруг моих рук и ног, привязанных к столбикам кровати, тогда как Гейб понимал… Понимал, что сделал со мной. Они ныли.
Сейчас он снова склонился надо мной, и тело моё затрепетало, хотя его руки даже не касались меня. Его волосы были влажными, тёмными, и с них стекала вода. Его подбородок был тёмным, небритым, а брови сдвинулись над светлыми глазами.
— Не знаю, как ты это сделала, котёнок.
Он отвернулся от меня, и я, несмотря ни на что, хотела, чтобы он обернулся. Боль не проходила. Его метод пыток был ужасен — я ничего так не хотела, как того, чтобы он вернулся ко мне между ног, и не имеет значения, как сильно я его презирала. Я же не презирала его язык.
— Сделала что? — переспросила я.
— Попыталась убить себя.
— Я… Что?
— Я вообще не могу это сделать. Не могу даже начать, — он нагнул голову, стиснув руки между ног.
Именно тогда я заметила кровь от прокола на его запястье, чуть выше большого пальца.
— Ты пытался порезать себя? Сейчас? — я слышала его в ванной, но представить то, чем он там занимался, никак не могла.
— Ты храбрая, котёнок, — произнёс он, будто и не услышав моего вопроса.
Он снова словно ушёл в другое место, место, к которому я не принадлежала. Он не замечал, как я таращилась на него. Не замечал ужаса в выражении моего лица.
Если бы он убил себя, я бы умерла от голода, привязанная к его кровати. Он вообще подумал об этом? Подумал обо мне?
— Боль самое худшее, что может быть, — продолжал он. — Не сама боль, а боль от мысли оставить это позади, всё это. Больно от мысли остаться, но, кажется, ещё больнее было бы уйти. Мне бы этого не доставало. Да и я был бы нужен.
Он повернулся ко мне: тень боли покрывала его лицо. Его пальцы сжали моё запястье.
— Я бы скучал по тебе, котёнок. И по убийствам. Я бы никогда не упустил убийство другого человека.
— Это… Это отвратительно.
— Нет, вовсе нет, — он подставил подбородок под тусклый свет. Его лицо источало блаженство. — Это восхитительно. Момент освобождения. Подумай о том, что я делал с тобой чуть раньше в ванне.
Это было не так уж трудно представить. Как он прикасался ко мне, как целовал. Я сильно покраснела.
— Подумай о том, как сильно ты хотела этого, котёнок.
Его палец коснулся моей обнажённой коленки и очертил линию возле бедра, другие два его пальца легли на мою тазовую кость. Моё тело сжалось изнутри, и я яростно дёрнула головой. Дрожь желания мгновенно охватила меня.
— Я не…
— Не лги! — его голос прогрохотал в тишине комнаты. А затем снова стал тихим: — Ты очень этого хотела, котёнок. Подумай о том, как желаешь то, что хочешь. Представь, что это желание увеличилось в десятки раз. Как же мучительно было бы отказать самому себе. Особенно когда решение твоей проблемы такое же лёгкое, как…
С этим он наклонился и поцеловал меня. Я оторвала свои губы от его, но не раньше, чем влажное тепло его рта всколыхнуло во мне желание в полную силу. Он улыбнулся.
— Притворись, что хочешь, чтобы я держался от тебя подальше, котёнок, и я продолжу давать тебе то, что ты, согласно твоему притворству, жаждешь.
Чего же я хотела? Я не могла сказать. Моё тело превратилось в предателя, встав на его сторону. Разгорячённое, влажное, подготовленное — оно снова жаждало его ласк.
— Теперь ты будешь спать здесь. Со мной.
Встретившись с ним глазами, я поспешно отвернулась. Мне казалось, что он видит меня насквозь, видит мою сущность, где я принялась убеждать себя в том, что потребность в нём превосходит потребность держаться от него подальше.
— А ты не боишься, что я снова попытаюсь тебя убить? — спросила я.
Мне было всё равно. Но соблазн спать рядом с его твёрдым мускулистым телом… Такое убьёт меня прежде, чем это сделает он сам.
— Хорошая мысль. Нам придётся оставить эти ремни.
— Я не смогу заснуть рядом с серийным убийцей.
Бесполезно. Он уже принял решение. Хоть и продолжая протестовать, я осознавала всю никчёмность своих требований.
— Я знаю средство, которое поможет тебе уснуть.
— Снова вколешь мне успокоительное?
Он взглянул на меня с неподдельным желанием: яростным и голодным. Его глаза были глазами леопарда, наблюдающими за пойманным кроликом. Я бы не удивилась, если б он облизнулся.
— Нет. Никакого шприца. Что-то более… Естественное.
Его рука оторвалась от кровати и скользнула по моему бедру, касаясь меня там, где я уже была скользкой от похоти. Пламя, которое охватило моё естество, прострелило конечности.
— Нет! — завопила я, и он убрал руку столь быстро, что давление от его ласки вмиг осталось лишь в моих воспоминаниях. Я едва ли не всхлипнула. Господь, как же я хотела его!
— Будь по-твоему, котёнок, — сказал он, улыбнувшись мне.