Его маленькое (не) счастье

Тянусь к его губам, боясь открыть глаза, чтобы это наваждение не исчезло. Платон усмехается и слегка кусает меня за губу. Немного сильнее сжимает мою шею, отстраняя от себя. Чувствую, как рассматривает меня, тяжело дыша. Вздрагиваю и откидываю голову, когда его руку на шее заменяют горячие губы. Опять не целует, только водит губами по очень чувствительной коже, заставляя мои мурашки разбегаться по телу. Его руки перемещается на мою талию, сжимают. А я словно пьяная, наслаждаюсь его близостью, летая.

— Такая маленькая, чувственная девочка, — хрипло произносит мне в шею. — Тебя никто никогда не целовал?

— Нет, — шепотом отвечаю я. О чем он говорит? Какие поцелуи. Для меня никого не существует, кроме него.

— Зачем тебе, такой юной и искренней девочке, взрослый мужчина с багажом? — невесело усмехается. — Вся жизнь впереди. Уверен, вокруг много свободных парней, которые дадут тебе гораздо больше.

— Не один из них не даст мне больше, чем ты, — уже громче и увереннее отвечаю я.

— Глупая, — отрывается от меня. — Открой глаза, посмотри на меня, — просит, поглаживая мои губы подушечками пальцев. Распахиваю глаза, смотрю. — С возрастом ты поймёшь, что я не герой твоего романа. И что мы потом с этим будем делать? — голос теплый, по-прежнему хриплый. Такой родной и любимый. — На твоем пути появится кто-то очень наглый, молодой, лучше меня. А я буду уже стар, чтобы конкурировать, — усмехается.

— Ты сейчас меня отговариваешь или себя?

Смеётся. Люблю, когда он такой со мной. Давно этого не было, только в детстве.

— Скорее, себя, — признается и трет лицо руками, словно очень устал.

— И о каком багаже ты говоришь? — выгибаю брови, становясь смелее. — Ты разводишься.

— Все-то ты знаешь. Подслушивать нехорошо, плохая девочка.

Молчу, покусывая губы. И он молчит, рассматривая меня. Не просто так, а словно трогает серым взглядом тело. Какие у него глаза сейчас. Открытые, откровенные.

— Кажется, у тебя там опять что-то горит, — оборачивается в сторону кухни.

— Что? — я настолько одурманена, что в первые секунды не понимаю, о чем он говорит. — Блин! Курица!

Соскакиваю с дивана и несусь на кухню, одновременно слыша, как в дверь звонят.

Все опять сгорело. Есть это теперь невозможно. Прямо проклятье какое-то. Я и кухня — вещи несовместимые.

Выкидываю курицу с овощами в помойное ведро и улыбаюсь, как дура. Меня до сих пор не отпускает эйфория. Слышу голос Лерки и пытаюсь вернуть себе вменяемый вид.

— Привет, — Лера входит на кухню. — Опять не получилось? — сочувствующе спрашивает она, а я смеюсь, кивая.

— Ты опять лишила нас ужина? — как ни в чем не бывало произносит Платон, въезжая в кухню.

— На этот раз виноват ты, — отвечаю ему и тут же замолкаю, просматривая на Лерку.

— Это папа готовил?

— Это папа мешал мне готовить, — комментирую я. Лерка прищуривается, посматривая на нас с подозрением, но, слава богу, ничего не спрашивает.

— Бутерброд сделаешь? — спрашивает она, открывая холодильник.

— Никаких бутербродов. Собирайтесь, я приглашаю вас на ужин в ресторан внизу.

— Ура! — Лерка хватает яблоко и убегает наверх.

— Признаю, моя вина, — Платон выставляет руку вперед. — Оставляй сковородку и собирайся, малышка.

А мне кажется, я сейчас лопну от счастья.

ГЛАВА 12

ГЛАВА 12

Платон

Никогда бы не подумал, что я, взрослый мужчина, буду скрываться от собственной дочери. Мы с Алисой, как шпионы, обмениваемся взглядами, улыбками, лёгкими касаниями, делая вид, что в наших отношениях ничего не изменилось. Не знаю, что произошло. Меня вдруг сорвало от ее детских нелогичных обид. И эти цветы от поклонника, на которые я не отреагировал так, как бы она хотела, и ее злость, обида от разбитых надежд.

Я просто хотел ее успокоить. Поговорить, понять, но что-то пошло не так. Ее свежий запах, огромные глаза, упрямые обиженные губы — и меня несёт не туда. Наклоняюсь, вдыхаю, чувствую её тепло и трепет. Это что-то очень чистое и настоящее. Никакой фальши, алчности, выгоды и похоти. Все построено на чувствах и интуиции. И это подкупает, кружит голову, снося барьеры. Целую, пробую эту невинность на вкус, а в голове только один вопрос: зачем? С ней так нельзя. Либо целовать и забирать себе, либо жестко топить все порывы, как с моей стороны, так и с ее. Но остановиться не могу. Чертова коляска сковывает движения, но так даже лучше. Стараюсь быть максимально сдержанным и нежным. Я уже и забыл, как это. Алиса такая хрупкая, маленькая и неопытная, и это заводит еще больше. Одна мысль, что ее никто не целовал, сносит крышу напрочь, и я уже не понимаю, зачем мне останавливаться.

Только бог знает, как я оторвался от нее и не продолжил начатое. Она бы отдалась и позволила бы мне любую вольность. Но…