Я заползаю к нему, пытаясь сбросить сапоги и одновременно затащить отсыревший спальник. Отчаянно брыкаюсь, крошечная палатка шатается, его лицо кривится. Он уже не рад, что позвал меня, но, наверное, уже не прогонит... Скособочившись, задираю длинный свитер и достаю из кармана штанов полулитровую пластиковую бутылочку. На этикетке – условное лицо. Пухлые губы в обрамлении облака волос. Она совсем не так доставала свою фляжку, ты об этом сейчас подумал?
Мы курим лежа, наполовину высунувшись из палатки. Его рука все время задевает мои волосы, мы лежим слишком близко, и я чувствую его тепло. Стараюсь не шевелится. Просто у палатки слишком узкий вход, но если он поймет, что происходит, отодвинется, даже если ему будет неудобно. Он крутит в руках бутылку, рассматривает этикетку.
– Вот смотри. Плакат, штамп в две краски. Только белый и красный. И весь мир сходит с ума. Толпа влюбляется в шлюху и наркоманку. Она ведь даже не актриса... – его лицо нервно подергивается. Он резко подносит сигарету ко рту, толкает меня в плечо, роняет свое «Извини». Глубоко затягивается.
– Все, давай спать ложится. – Он быстро раздевается и ныряет в спальник, накрывается с головой. – Не забудь свечку потушить, – доносится его приглушенный голос. Залезаю в спальник, прислушиваясь к его неровному дыханию. Он не спит.
– Белое платье. Такое, чтобы его сразу захотелось сорвать. Я бы смог его сшить. Одно-единственное, для нее. Для Мэрилин.