Его наглый друг (СИ)

Усмехаюсь, когда ее щеки вспыхивают. В горящих глазах помимо паники плещется плохо скрываемое возбуждение. А во мне — неудовлетворенность.

— Я с тобой задыхаюсь!

— Думаешь, я с тобой — нет?

С трудом сглатывая, не отрываю от нее взгляда.

— Ну так оставь меня в покое! — пытается требовать захмелевшая Русалка. — Вызови себе кого-нибудь на ночь! Ты же так привык справляться?

— Ты здесь как раз для этих целей.

— А ты проблем не видишь? — звенящим шепотом вынуждает врубить защиту, выставить заслон в оборонении. — Такой самонадеянный… Наглый… Или отчаянный? Своим давлением ты лишь показываешь, как неуверен в себе!

Ее голос, перерастающий в истошный крик, тормозит осознание. А когда до меня доходит… стена трещит.

Пробила.

Крышу срывает. Под самый, сука, фундамент сносит.

Сама ведь напрашивается. Своим поведением бросает вызов, не заботясь о последствиях. Нервы треплет, словно получает от этого извращенное удовольствие.

И так каждый… каждый, сука, раз!

А я было решил, что хочет по-нормальному. И даже попытался…

К черту.

Рывком подхватываю ее на руки и закидываю на плечо. Планировал дотащить до кровати в спальне, однако вынужден вернуть ее на землю гораздо раньше. Облупила спину, не жалея сил, чем сорвала последние ограничители моей выдержки.

Скидываю ее на ковер там же в гостиной и нависаю сверху. Ржавым смехом перекрываю ее возмущенные вскрики. Когда пытается оттолкнуть, блокирую руки у головы, сжимая запястья.

— Так больше нравится? — хриплю на выдохе в блядские губы, от которых в мозгах плавится.

Прижимаюсь пахом к ее пока еще не раздвинутым ногам и с жадностью поглощаю эмоции на раскрасневшемся лице.

От остроты ощущений нас практически одновременно сотрясает дрожью. Она словно звенит в моих руках. И не от страха, как пытается демонстрировать. Что бы не делала, как не отталкивала, чувствую ее возбуждение. По глазам вижу. Их цвет сейчас насыщеннее. Словно синее пламя.

Смещаюсь ниже, не выпуская ее рук из захвата и не отрываясь от дурманящих глаз. Языком по ключицам веду. Достигая выреза на груди, спускаю ткань зубами.

— Не надо так… — умоляет с дрожащими вздохами.

— А как надо? Ты скажи, не сдерживайся. Где прежняя смелость, м?

Закусывая губы и кривясь словно от боли, головой машет. Не отвечает.

Волной похоти накрывает, когда перевожу взгляд на оголившуюся и часто вздымающуюся грудь. Наклоняюсь и втягиваю ее сосок в рот. И меня пиздец как кроет от возбуждения.

Алина вздрагивает и влажно вздыхает над моей головой. Вертится, выгибается, пытаясь вырваться из захвата.

Выпуская ее руки, уже не думаю о том, что сопротивляться станет. Пусть хоть всю рожу расцарапает. Потребность сжать ее тело, обхватить грудь ладонью значительно выше.

И она не упускает возможности наградить меня вспышкой боли. Запутавшись в моих волосах, намеревается часть их выдрать с корнями.

Не прекращая терзать ее соски, руками бедра сжимаю. Пока задираю платье, коленом ноги раздвигаю.

— Боже мой… Макс! — вопит моя задыхающаяся самка.

Поясницу и низ живота опаляет огнем. Медленно скольжу раскаленным членом между ее ног, проклиная мысленно свои штаны с боксерами, что не успел спустить. Я даже не удивлюсь, если от нашего трения может воспламениться ткань. В таком одурелом состоянии готов сейчас поверить во что угодно.

Теперь даже рад, что не стала мою одежду надевать. Тем лучше — меньше снимать.

Стягиваю чертово платье и быстро спускаю до колен штаны вместе в трусами. На футболку время даже не трачу. Задираю до шеи лишь для того, чтобы касаться ее сосков своей грудью.

Ошарашенная Алина часто вздыхает и молчит. Очевидно пытается справиться с шоком, хватая воздух жадными глотками.

— Поцелуй меня, — требую резче, чем следует. Рассчитываю тем самым получить согласие.

И она целует. Переводит на меня мокрый взгляд и робко тыкается губами в мои. Едва соприкасаемся, замирает.

Сжимая ее талию, требую чтобы продолжала. Но она лишь крепче обхватывает за плечи, пробивая своей тряской и меня.

Желание затолкать в нее ноющий от похоти член невыносимое. Особенно остро оно проявляется, когда ощущаю как между нами мокро.

Алина не просто влажная. С нее течет, хлещет вожделение. Если бы не была такой мокрой, возможно и поверил бы в ее сопротивление.

Но меня что-то еще держит от того, чтобы сразу ворваться внутрь.

Убираю пальцами ее разметавшиеся по лицу волосы и медленно целую. Касаюсь щеки, подбородка, спускаюсь к шее. Отстраняюсь лишь для того, чтобы посмотреть на нее.

Алина прячется за дрожащими ресницами. Не открывая глаз, вся трясется и сжимается, словно, блядь, девственница.

— Алина.

Снова вздрагивает.

— Открой глаза.

Пока жду ее реакции, упорно контролирую собственные. Судорожно и, очевидно, слишком сильно сжимаю ее в каком-то необъяснимом страхе упустить.

И когда она открывает глаза, окончательно теряю связь с миром, проваливаясь в ее собственный.

Воскрешаю в памяти каждый наш контакт, ее поведение, даже, блядь, слова гребаного Лёхи вспоминаю! Пытаюсь понять была ли в них правда, когда он постоянно твердил, что она девственница. Накладываю на те реакции, что выдавала со мной наедине, и окончательно теряюсь.