Его нельзя любить

Они орут на всю округу, а я понимаю, что это конец. Конец всему. Я просто не хочу их видеть. Ни одну, ни вторую. Никогда.

– Это ты! Ты всю жизнь держишь всех на цепи! Я здесь как в тюрьме жила, спала и видела, как бы побыстрее от тебя сбежать! – мамин крик разносится по всему дому. – Ты и Нику уморила. Ты только посмотри, она всего боится, никуда не ходит. Ты ломаешь ей жизнь!

– Ломаю? Это ты сбежала! – давит голосом ба. – Бросила ребенка и удрала. Черт-те чем в своей Москве занималась. Думаешь, я не знаю?! Какая ты мать после этого? Одно название. Это я ее воспитывала. Так, как считала нужным. Второй шлюхи в доме я не потерплю!

Мама пятится и хватается за горло. Ее глаза поблескивают, хаотично бегая из стороны в сторону.

Я наблюдаю за происходящим молча. Меня больше ничего не трогает и не удивляет. Им обоим абсолютно на меня плевать. Они обе лелеют лишь свое эго.

– Всем спокойной ночи, – выдаю мрачно и поднимаюсь к себе. Как только закрываюсь на защелку изнутри, слышу бабушкин отборный мат и мамины громкие рыдания. Они обе не затыкаются ни на секунду.

Снимаю с себя это дурацкое платье и по неосторожности вырываю собачку.

Меня все еще трясет. Тушь немного потекла, но это неудивительно. Я плакала. Ехала на заднем сиденье в такси, сгорала от стыда перед водителем, перед всеми одноклассниками и их родителями, оставшимися в ресторане, перед учителями. Горела и плакала, закрывая лицо ладонями.

А теперь вот смотрю на себя в зеркало и чувствую дикое отвращение. К этому дому, к родным людям, к себе самой, в конце концов. Я сама им все это позволила. Разрешила широким жестом не считаться со своим мнением.

Жила все эти годы в качестве девочки на побегушках. Как табуретка здесь обитала, без права на мнение.

Растираю по щекам слезы и трясущимися руками открываю кран. Журчащие звуки прохладной воды успокаивают.

Тщательно умываю лицо, чтобы от косметики и следа не осталось. Наспех принимаю душ, разбираю пальцами свою прическу, получая от этого удовольствие. Еще немного, и начну выдирать себе волосы клочок за клочком, потому что моя прическа, платье, я сама – ничего из этого мне не принадлежит. Ничегошеньки.

Вдоволь нарыдавшись в душе, принимаю таблетку обезболивающего, потому что жутко сдавливает виски, и достаю из шкафа сарафан. Свободный, длинный, ярко-красный. Бабушка его терпеть не может и говорит, что в нем я похожа на тетку, а не на молодую девушку. Так вот, я так не считаю.

К тому времени, как привожу себя в порядок, просушив волосы и завязав их на макушке в пучок, звуки в доме стихают. Я слышу мамины шаги. Бабушка поселила ее на чердаке. Мы еще пять лет назад переделали его в комнату и сдаем как «мансарду».

Меня так сильно штормит, а душа требует действий. Ярких, безумных. Я мечусь из стороны в сторону, а когда решение в моей голове формируется окончательно, спускаюсь на первый этаж. Из гостиной доносится храп Артёма. На цыпочках пробираюсь к двери на веранду и тяну ее на себя.

Режим саморазрушения активируется с изощренным удовольствием. Я предвкушаю все, что сейчас может случиться, и чувствую по этому поводу какую-то больную, не поддающуюся объяснениям радость.

Сегодня я либо совершу что-то по-настоящему сумасшедшее, либо буду добита окончательно. И в первом, и во втором Гирш мне с удовольствием поможет.

Переступаю порог и замираю.

Яна внутри нет.

Осматриваюсь. Здесь и правда теперь огромная кровать, шкаф и большая плазма. От нашей старой мебели и следа не осталось.

Первой мыслью выстреливает – лучше уйти. Запал пропадает. Но отчего-то я присаживаюсь на край кровати. Провожу ладонями по мягкому покрывалу, рассматриваю валяющиеся на тумбочке вещи. Смарт-часы, карточки, браслеты, денежные купюры, кольцо и даже книга. Последняя удивляет.

Пробегаюсь пальцами по корешку, но в руки взять не осмеливаюсь. Никогда бы не подумала, что Ян вообще читает. Еще и Ирвин Шоу…

Зачем я сюда пришла?

Меня слишком подкосил сегодняшний день. Я поняла, что из этой ситуации есть лишь два выхода: добить себя окончательно или попробовать стать другой. Сильной, смелой, плюющей на чужое мнение. И пока единственный пример подобного поведения для меня – Ян.

Я не знаю, в какой момент навалившаяся за день усталость сбивает меня с ног и я проваливаюсь в сон, но мое тело вздрагивает от шума, а глаза начинают слезиться от зажженного света.

– Ты че тут делаешь?

Гирш смотрит на меня свысока. Он снова весь взлохмаченный, а еще он не один.

Резко поднимаюсь с его кровати, соображая, что мне делать дальше.

– Ян, это кто?

Его подружка дует губы, пробегаясь длинными ногтями по его шее.

– Никто. Она уже уходит.

Ян смотрит на меня в упор, я чувствую, как уменьшаюсь в размерах. Путаюсь в длинном подоле сарафана и, немного пошатнувшись, спешу к двери.

Гирш снова нарушает наш договор, когда хватает меня за руку и вытаскивает за порог. Я и пикнуть не успеваю.

– Какого хрена ты приперлась? – шипит вполголоса. – Я тебе в няньки не нанимался и успокаивать не планирую. Свали отсюда, сейчас вообще не до тебя.