Его новенькая

С приземлением самолёта на родной земле, в аэропорту родного города, я перестаю думать о чём-либо, кроме мамы. Пока мне достаточно лаконичного сообщения от сестры, полученного ещё перед взлётом самолёта, в котором говорилось, что с Никлаусом все в порядке.

Возможно, он действительно застрял в пробке на дороге и не успел на рейс. Возможно, его задержало что-то другое. В любом случае, сейчас его со мной нет, и мне, всё же, предстоит справляться со всем одной.

Нет, я не винила Никлауса. Просто иногда тяжело принимать действительность такой, какая она есть, особенно после того, как нафантазировал о том, какой она могла быть.

Да, шестнадцать часов одинокого перелёта вогнали меня в апатию, из которой мне теперь сложно выбраться.

Я беру такси прямо со стоянки Пулково и еду в мамину квартиру. Мимо проносятся такая знакомая, но безумно далёкая панорама загорода, а затем архитектура самого города. Зябко ежусь под тёплой курткой. Кругом серость и сырость. На душе примерно так же.

Я расплачиваюсь с таксистом, забираю из багажника свой чемодан и долго смотрю на невзрачную железную дверь подъезда. Меня не было здесь каких-то четыре месяца, а кажется, что прошли долгие-долгие годы…

Магнитный замок домофона, как всегда, вывернут, чтобы дверь не запечатывалась. Это делают местные жители, которые не захотели платить за домофон и которым больше не открывают дверь те, кто за него платит.

Я грустно улыбаюсь и захожу в подъезд. Дверь в квартиру под номером 118 уже распахнута, а на её пороге меня ожидает бабушка Лида. Окна её квартиры выходят во двор, она видела моё такси и теперь с удивлением наблюдает за тем, как я поднимаю чемодан по лесенкам.

– Здравствуйте, баба Лида, – заставляю я себя вежливо улыбнуться. – Дадите ключ от маминой квартиры?

Мы с Викой храним запасной ключ у этой женщины ещё со времён того, как сестра съехала от мамы. И я хочу оставить чемодан в квартире, прежде чем отправиться к ней в больницу.

– Ты какими судьбами, дочка? – взволнованно интересуется та. – Случилось аль чего?

Не верю, что она не знает о маме, и слушать чужие охи или причитания о том, что она сама виновата, совершенно не хочется. Потому я снова вежливо улыбаюсь и, протянув руку раскрытой вверх ладонью, прошу:

– Пожалуйста, баб Лид, я очень устала с дороги.

– Как скажешь, дочка, – хмурится бабушка, недовольно поджимая губы, и скрывается на пару секунд за стенкой. – Как скажешь. Чей-то мне больше всех надо? Нетушки.

Она вкладывает ключ в мою ладонь и провожает меня неодобрительным взглядом. Я игнорирую его и лезу свободной рукой в карман рюкзака, в котором хранится газовый баллончик. Я купила его в аэропорту, опасаясь, что в маминой квартире будет кто-нибудь из её собутыльников.

Поднимаюсь на второй этаж, отпускаю ручку чемодана и, крепко сжав в пальцах баллончик, вставляю ключ в замочную скважину. Прокручиваю. Готовлю себя морально к привычному смраду и беспорядку и не сразу понимаю, что из кухни пахнет жареными пирожками, когда открываю дверь и вижу относительный порядок в коридоре. Шумящая на кухне вода так же сообщает мне о том, что в квартире кто-то есть.

Я переступаю порог, подхватив свой чемодан и спешу узнать кто именно:

– Эй? Кто здесь?

Вода замолкает, а мне навстречу тут же раздаются чьи-то шаги. Я еда не валюсь с ног, когда вижу знакомую россыпь морщинок у глаз, виновато-смущённую улыбку и замусоленное полотенчико в руках.

Разумеется, она знала на что давить. Знала о симптомах, самой болезни и ее последствиях. В прошлой жизни она получила медицинское образование и несколько лет работала в городской больнице медицинской сестрой. Пока её не уволили со скандалом.

Господи, всё было зря.

Сомнения, переживания, прощания, утомительный перелёт, холод и грязь, полтора часа в такси, ехавшее по местности, по которой я даже не скучала!

Всё. Было. Зря.

Одно только непонятно…

– Зачем, мам?.. – шепчу я, цепляясь пальцами за стены с обоями, которые не менялись несколько лет подряд. – Зачем ты нас обманула?..

Она меня словно не слышит. Подаётся на шаг ближе и прижимает руки к груди:

– Анька, я так рада тебя видеть! Так соскучилась по тебе – словами не передать! Господи, доченька моя вернулась! Какое счастье!

Я всё же опускаюсь по стеночке на пол, смотрю пустым и мутным от слёз взглядом в одну точку. Из руки выпадает баллончик. Катиться куда-то по деревянному полу с облезшей краской. От истерики меня спасает единственная мысль. Яркая, как ставшее безумно родным солнце Калифорнии.

С мамой всё в порядке, и я уже сегодня могу отправиться обратно.

Глава 26. Наверняка, может быть ещё хуже, но и то, что есть, ужасно…

– Я там… пирожков твоих любимых, с капустой, нажарила, Ань, – не так воодушевлённо, как прежде, замечает мама и вновь делает шаг вперёд. – Пойдём на кухню, а?

Я поднимаю на неё глаза, долго смотрю, не мигая. Я переживала о ней, боялась, как бы ей не стало хуже, тревожилась о том, как будет проходить восстановление… А она пирожков моих любимых напекла.