Его осенило в воскресенье

— Собственно… — сказала она, ища в сумочке сигареты. Найдя их, она принялась искать зажигалку.

Лелло тут же вынул свою зажигалку. Легкий щелчок, и язычок пламени заколыхался у ее носа.

— Прошу.

— Благодарю вас, — ответила она, закурив. Она глубоко затянулась, вдохнула дым. — Я хотела спросить, ваши друзья — это случайно не Массимо? Со мной вы можете быть откровенным.

Прекрасно, одобрила она себя. Теперь я чувствую себя свободнее, раскованнее.

— Да, вообще-то… и Массимо… То есть один Массимо… Но я не хотел, как бы это поточнее выразиться, вмешивать вас… И я вам благодарен… предельно благодарен…

Слова тонули в шуме и грохоте, но несчастное выражение лица Лелло было красноречивее всяких слов.

А Массимо нигде не видно. Она, откровенно говоря, сомневалась, чтобы он стал ждать Лелло в этом темном «Кафе-вина» с полустершейся вывеской, на которое Лелло смотрел с такой надеждой.

— Ну что ж, — сказала она, ослепительно улыбаясь. — Передайте от меня привет Массимо. И давайте встречаться почаще. — Протянула ему руку и показала на вывеску «Красивые вещи». — Иду отдавать добычу, — засмеялась она. — До свиданья, дорогой синьор Ривера.

— Ривьера, — робко поправил ее Лелло.

8

Синьор Воллеро так и не ушел из «Балуна». Наткнувшись на этот старый винный погребок, где можно не опасаться встречи с кем-нибудь из своих клиентов, Воллеро решил переждать здесь, пока схлынет толпа покупателей. Он заказал четверть настоящей «барберы», которая, как он надеялся, придаст ему бодрости. Прежде чем войти в погребок, он, к счастью, заглянул внутрь. И сразу узнал человека, который направлялся к выходу. Он успел отпрянуть раньше, чем тот вышел из погребка. Налив себе еще «барберы», он снова, теперь уже задним числом, похолодел от страха. Поднял стакан и задумался. Нет, Кампи не был…

— Хорошее вино, — подбодрил Воллеро второго посетителя, сидевшего в углу за пустой четвертью. Кроме них, в погребке никого не было.

Нет, Кампи был не слишком выгодный клиент. Он купил у него лишь два пейзажа голландских художников и еще — в подарок своей матери — «Святое семейство», приписываемое Фра Паолино (1490–1557). Не густо. Но синьор Кампи знал всех, и все знали его. И если он кому-нибудь скажет…

Дверь со скрипом отворилась, и Воллеро испуганно вздрогнул. Уж не вернулся ли синьор Кампи? Нет. Это был молодой человек в желтом свитерке, хрупкий и белокурый. Он посмотрел на него пристально, огляделся вокруг, а потом сел за столик и мрачно обхватил голову руками. Синьор Воллеро точно помнил, что в его галерее этот блондин не бывал, и сразу успокоился.

Но действительно ли Кампи его не заметил? Пожалуй, да, ведь он молниеносно отпрянул назад.

Он выпил вино и поставил стакан на шатающийся стол. И тут взгляд его снова обратился к стеклянной двери.

Кто-то заглядывал внутрь, точь-в-точь как он сам, перед тем как войти. Но стекла были грязные, запыленные, и Воллеро различил лишь темную фигуру в стиле художника Маньяско. Скорее даже в стиле самых черных гравюр из цикла «Каприччос» Гойи. Любопытный незнакомец ушел, а вскоре, так ничего и не заказав, ушел и молодой человек. Синьор Воллеро заказал еще четверть.

— Хорошее вино, — сказал из своего угла старик, подняв пустой стакан.

9

Владелец «Красивых вещей», толстяк с круглым, добродушным лицом, сказал, что, если колокольчик ей нравится, он отдаст его всего за четыре тысячи лир. И даже готов его подарить. Но прежде хотел бы узнать у синьоры, почему она такая рассеянная? Она всегда такая или только сегодня?

Анна Карла засмеялась и ответила, что это секрет.

— Я догадываюсь почему, — со вздохом сказал толстяк.

В разговор бесцеремонно вмешалась худая, маленькая женщина в переднике и в накинутом на плечи черном платке.

— Синьоре, наверно, захотелось пошутить, — сухо сказала она и встала с табуретки. Взяла у мужа колокольчик и пошла положить его на место. Толстяк сокрушенно почесал голову и снова поблагодарил Анну Карлу.

— Представьте, я и не заметил пропажи, — сказал он смущенно.

— Зато я заметила, — вставила жена толстяка. — Как и то, что пропал пестик от ступки. Может, вы, синьора, от большой рассеянности прихватили заодно и его? — грубо сострила она.

— Что? — удивилась Анна Карла и посмотрела на свои руки. — Нет, не думаю.

Женщина не отрывала взгляда от сумки Анны Карлы.

— О каком ты пестике говоришь? — не понял муж.

Женщина ответила, что пропал пестик от каменной ступки, которая стояла на прилавке. А всего минуту назад был на месте.

— Это уж совсем идиотская шутка, — сказала женщина. — Сам по себе пестик ничего не стоит, но ступка-то восемнадцатого века!

— Может, ступка и восемнадцатого века, — примирительно сказал ее муж, — но ведь пестик-то мы сами заказывали.

— Уж не у братьев ли Дзаваттаро? — поинтересовалась Анна Карла.

Толстяк изумленно на нее посмотрел.

— У кого? — переспросила женщина, с еще большим подозрением глядя на сумку Анны Карлы. Потом пожала плечами и стала оглядывать прилавок, очевидно, чтобы проверить, не пропало ли еще что-нибудь.

10