Его прощальный поклон. Круг красной лампы

Я тогда был его ассистентом. Волкер читал лекции о локомоторной атаксии стажерам. Он рассказывал, что определить болезнь на ранней стадии можно при помощи нехитрого упражнения. Если пациент, закрыв глаза и соединив ноги в пятках, не может удержать равновесие и начинает покачиваться, значит, скорее всего, он болен. Говоря об этом, он показал, как нужно становиться. Не думаю, что молодые люди что-то заметили, но я заметил. Он тоже заметил, но дочитал до конца лекцию как ни в чем не бывало.

После лекции он зашел ко мне в кабинет и закурил сигарету.

«Ну-ка проверьте мои рефлексы, Смит», – сказал он.

Выяснилось, что их почти не осталось. Я несколько раз ударил его по коленному сухожилию, но с таким же успехом мог бы пытаться вызвать мышечные сокращения у этой диванной подушки. Он еще раз встал как положено с закрытыми глазами, и его начало качать, как дерево на ветру.

«Ясно, – сказал он. – Значит, все-таки это была не межреберная невралгия».

Тогда я узнал, что его мучили стреляющие боли и что теперь он понял их истинную причину. Что тут было сказать? Я просто сидел и смотрел на него. Он замолчал и стал задумчиво дымить сигаретой. Мужчина в расцвете сил, один из первых красавцев Лондона, богатый, известный, успешный, весь мир у его ног. И вот он неожиданно узнает, что его ожидает неминуемая скорая смерть. Смерть такая мучительная, что с ней не сравнятся никакие пытки краснокожих индейцев. Он сидел, окутанный голубым табачным дымом, и молчал, глядя в пол, я лишь заметил, что губы у него чуть-чуть напряглись. Потом он поднялся и махнул рукой, как человек, решивший отбросить старые мысли и идти дальше новой дорогой.

«Лучше сразу расставить все на свои места, – сказал он. – Мне нужно сделать кое-какие распоряжения. Позволите одолжить у вас бумагу и несколько конвертов?»

Он сел за мой письменный стол и написал полдюжины писем. Думаю, я не совершу большого греха, если скажу, что адресованы они были не коллегам. Волкер был холост, и это означает, что он не был связан лишь с одной женщиной. Закончив, он вышел из моего маленького кабинета, в котором распростился со всеми своими надеждами и планами на будущее. Он мог бы еще один год прожить счастливо и беззаботно, если бы не тот случайный пример во время лекции.

Пять лет он боролся со смертью и вел себя необыкновенно мужественно. Если когда-нибудь он и позволял себе некоторые вольности, то за время долгого мученичества наверняка искупил их. Он вел подробные записи собственных симптомов и оставил после себя полнейшее описание изменений, которые происходят с глазами при этом заболевании. Когда дошло до того, что у него начали опускаться веки, он, чтобы писать, приподнимал их одной рукой. Потом, когда его перестали слушаться мышцы рук, он начал диктовать сиделке. Так сорока пяти лет от роду умер Джеймс Волкер, человек, который был предан науке до последней минуты.

Бедный старина Волкер очень любил экспериментальную хирургию и проложил несколько новых направлений в этой области. Скажу по секрету, полезность его начинаний не всегда подтверждалась на практике, но, по крайней мере, он очень старался и всегда работал с душой. Вы ведь знаете Макнамару? Того, который носит длинные волосы? Он всегда утверждает, что это проявление творческой жилки в его натуре, но на самом деле таким образом скрывает, что у него только одно ухо. Второе отрезал Волкер. Только, прошу вас, не говорите Маку, что это я вам рассказал.

Было это так. Волкер как-то увлекся изучением portio dura… в общем, моторных функций лицевых мышц. Он решил, что причиной их паралича является нарушение кровоснабжения и что устранить паралич можно чем-то таким, что усилит приток крови. Был у нас тогда один больной с ярко выраженным невритом лицевого нерва. Чем только его ни лечили: пластырем, тонизирующими средствами, растяжением нервов, гальванизацией, иглами – никакого результата. И вот Волкер вбил себе в голову, что отсечение одного уха может усилить приток крови к остальным частям лица. Очень быстро ему удалось убедить пациента дать согласие на операцию.

За работу мы взялись ночью. Волкер, конечно же, воспринимал это как некий эксперимент и не хотел лишних разговоров в случае неудачи. Нас было шестеро, в том числе и Макнамара. В небольшой комнате посередине стоял узкий стол с простыней, которая по обеим сторонам свешивалась чуть ли не до пола, и с клеенчатой подушкой. Единственным источником света были две свечи на столике у изголовья кровати. Вошел пациент. Одна половина его лица была безмятежна, как у спящего младенца, а вторая вся дергалась от страха. Он лег на стол, и мы положили ему на лицо пропитанное хлороформом полотенце. Волкер тем временем вдевал нити в иглы, склонившись у свечей. Хлороформист стоял у стола, Макнамара – рядом с кроватью, чтобы удерживать пациента. Остальные замерли в сторонке, ожидая начала операции.