Его сбежавшая невеста

— Не думай, — на выдохе, когда его пальцы скользят по лодыжке, чертят круги на коленке. – Что мы закончили. Нам… — другая рука уже под юбкой, находит кромку белья и ныряет внутрь. – Нам нужно многое обсудить. И не думай, – он оставляет мою грудь, что теперь ноет без ласки, и спускается губами к трусикам. И мне бы надо спросить, что за ерунду он затеял, напомнить, что это все как-то негигиенично, но я просто облизываю губы и застываю в ожидании, стискивая пальцами траву. – Не думай, что это все что-то будет значить.

— Сколько слов, когда язык можно использовать для других, более приятных вещей, – усмехается подонок и проникает губами под трусики, отчего по телу проходит заряд электрического тока, вынудивший меня прогнуться и просто поддаться этому невероятному ощущению.

Глава 33. Харитон

Каждую минуту. Каждую секунду. Каждое мгновение этого спектакля я был на грани. На пределе своих возможностей. Мне нужно было не сорваться, не нарушить собственных правил, сдерживать себя и не встряхнуть Еву, опрокинуть ее на кухонный стол, сорвать вещи и доказывать, доказывать, доказывать, что даже после смерти ей никуда от меня не деться. Что, в тот самый миг, когда она вошла в мой дом в своем любопытстве увидеть свою школьную безответную любовь, она решила свою судьбу. Она сама преподнесла себя мне в подарок и теперь у нее нет выбора. Теперь только одна дорога ее ждет. Рука об руку. Она разве что может решить в ад или рай. Но даже пытаясь затащить меня в ад, царапая в кровь мою спину, кусая за горло, как настоящая тигрица, она лишь возносила меня на небеса. Потому что больше не было игры, не было притворства, теперь она знает кто я, а я знаю кто она. Бешенная, временами истеричная, по-своему мудрая, искренне наивна, но самое главное отчаянно самоотверженная. Она может подвергаться боли, страданиям, лишаться любви на всю жизнь, но никогда не предаст сына и всегда будет его ставить выше себя. Но сейчас это все отходит на второй план, потому сейчас не нужно ей что-то доказывать, кричать, говорить, как я готов в лепешку ради нее разбиться, как я был зол на нее, на себя, потому что сейчас она в моих руках. Расслабленная, готовая на время забыть обиды и просто окунуться в похоть. И я прослежу, чтобы это время еще долго не заканчивалось.

Мой язык между мягких складочек, скользит по ним, вкушает сладость. И самый кайф в том, что не нужно торопиться, что, даже искупавшись в реке, не нужно бежать греться. Природа всегда создает лучшие условия для секса, для того, чтобы забыться и просто наслаждаться. Тем, как елозит Ева попкой по мягкой траве, как соски готовы прорвать тонкую ткань, как пальцы в бессилии что-то сделать мнут траву, пока я сильными хлесткими движениями мну ее клитор, снова и снова купая ее в лучах экстаза. И все это на грани реальности, потому что желание проникнуть туда, где скользит язык, членом почти невыносимое, граничащее с болью. Хочется быть глубоко в ней, смотреть в глаза и объяснить дурехе, что я не просто так заглянул на тот свет, что я достану ее везде, что она моя. Потому что я не я, если не сделаю свою невесту женой.

Довожу Еву до самой крайней точки, буквально толкаю к краю пропасти, готовый снова окунуть в ледяную реку, и резко прекращаю экзекуцию. И надо видеть ее ошарашенный взгляд. Ведь она была так близко. Но я хочу с ней. Теперь только так. Шорты уже наполовину спущены. Обнажая член, у которого теперь только один путь. Между этих широко расставленных ножек. Я развожу их шире, смотрю, как сияет влагой розовая расщелина, и приближаю член, чувствуя, как заходится сердце от предвкушения.

— В темноте это все выглядело не так пошло.

— Это-то меня и бесило, — выдаю хрипло, на выдохе и приставляю головку к раскрытым половым губам. Таким мягким и розовым, таким нетронутым и нежным, что тело сводит от новой волны предвкушения.

Смотрю на Еву и вижу, что, несмотря на смущение, ей нравится эта картина, что она не может оторвать взгляд. И стоит ей поднять его на меня, как я толкаюсь вперед, проникая с каждой короткой фрикцией все дальше. Умирая от того, как там тесно и горячо, но все-таки заполняя ее до предела, до пошлого звука соединившихся тел, до стона, когда она прогибается, а я теряю равновесие и валюсь на нее всем своим весом. Мои пальцы, словно живя своей жизнью, стягивают с Евы рубашку, предоставляя солнечным лучами и моим губам затвердевшие соски, и я целую их, скольжу по ним языком, чувствуя, как скоро не выдержу, скоро перестану быть нежным.

— Ева, — мне нужно узнать, что она в порядке. – Вернись ко мне.

— Я, — она сглатывает и берется за мою шею, — И так с тобой.

И как по команде, которая прозвучала в ее хрипе, я начинаю двигаться. Сначала медленно, совершая плавные толчки, словно пробуя ее, растягивая под себя, думая о том, что в ней никогда не было другого мужчины, никогда не будет другого мужчины, и даже будучи Лукой я не стал ее брать, потому что это был другой мужчина. А в ней