Его семья

Яков внутренне весь подобрался, как перед прыжком в воду. Прижимая к себе Галочку, он смотрел на дверь.

Нина была в пестром летнем платье. Оно, как влитое, сидело на ней, обрисовывая девически стройную фигуру.

Увидев мужа, Нина остановилась, нахмурилась.

— Ну? — бросила она резко, глядя на него сухими, недобрыми глазами. — Зачем пожаловал?.. Галя, ступай в комнату!

Галочка послушно слезла с отцовых колен. Яков ее не удерживал. Хотел спокойно поговорить с женой, хоть его и раздражало и это новое платье, и то, что она выглядит так молодо и свежо, когда он совершенно извелся.

А Нина стояла на пороге, выжидательно глядя на него.

— Нина, я хочу серьезно поговорить с тобой, — сказал Яков каким-то чужим голосом. «Не нужно волноваться», — успокаивал он себя, облизывая языком пересохшие губы.

— О чем ты хочешь говорить? — Она вошла в кухню, положила на стол авоську и повернулась к нему; была совершенно спокойна и, казалось, не собиралась ссориться с ним.

«Что это с ней?» — удивился Яков и сказал снова:

— Я хочу с тобой серьезно поговорить.

Это платье, это спокойствие, эта отчужденность… Яков вдруг испугался, что скажет не то, с чем пришел сюда. Его твердая решимость, казалось, исчезла, и он поспешно проговорил:

— Мы так не можем больше жить, Нина…

Он умолк, ожидая ее ответа. Но жена продолжала молчать. Смотрела мимо него застывшим взглядом, будто его здесь и не было.

— Мы калечим своих детей, — повторил Яков слова Руденко, но сразу же поймал себя на этом. Это еще больше рассердило его, и он уже твердо сказал: — Я хочу развестись с тобой.

На какое-то мгновение Нинины глаза испуганно расширились, но потом снова стали прежними.

«Почему она молчит?» — все больше удивлялся Яков. Он был готов ко всему, к плачу, упрекам, только не к такому молчанию.

— Что ты на это скажешь? — спросил он.

— Разводись, если хочешь, — равнодушно ответила Нина. — Я все равно, как разведенная, живу…

«Что с ней случилось?» — все больше удивлялся Яков.

— Значит, ты согласна? — спросил он, чувствуя, что ему не следовало спрашивать об этом, что он поставил себя в смешное положение. Он прочел это и в Нининых глазах, засверкавших веселыми огоньками.

«Чему она радуется? — никак не мог сообразить Яков. — Неужели тоже хочет развода?»

— Я буду настаивать, чтобы мне отдали Галю, — сказал он.

Нина покачала головой:

— Кто ж тебе ее отдаст? Галя останется у меня… Все? — спросила она, видя, что муж почему-то мнется…

— Все, — через силу проговорил Яков. — Да, вот еще что: я хочу переехать отсюда… До развода.

— Еще что?

— Все, — буркнул он, увидев, что жена открыто издевается над ним. Медленно поднялся и направился к двери, прислушиваясь, не скажет ли она еще что-нибудь.

XVIII

Нина молчала потому, что так ей посоветовала Юля.

«Не нужно показывать, что ты любишь его, никогда не нужно выдавать себя, — сказала подруга, выслушав Нинины жалобы на Якова. — Чем независимее ты будешь себя вести, тем крепче он будет за тебя держаться».

Разговаривая с Яковом, Нина все время думала о Юлиных словах, и хоть сердце ее разрывалось от горя, она нашла в себе силы сдержаться, не выдала своих истинных чувств.

Она смогла сдержаться еще и потому, что, несмотря ни на что, не верила в серьезность намерения Якова развестись с ней. Не верила, так как очень не хотела этого. «Он не бросит меня, он будет со мной», — говорила она себе.

Нина знала, как любит Яков детей. Знала и то, что если б он действительно задумал разводиться, дочки все равно останутся у нее, а через них она не выпустит из своих рук тех невидимых, но крепких нитей, которые привязывают сердце мужчины к дому, к семье.

Об этом говорила ей и Юля. Под влиянием бесед с подругой Нина еще больше укреплялась в своей уверенности.

Сегодня же, в третий раз услышав вопрос Якова — согласна ли она развестись, Нина окончательно убедила себя в том, что он говорит все это вовсе не потому, что хочет добиться ее согласия, а лишь для того, чтобы вызвать ее на примирение. Поэтому она, помня наказ Юли, с решительным видом ответила Якову, что он может возбуждать дело о разводе, что она не возражает…

Сварив обед и накормив дочек, Нина отправила их гулять, а сама побежала к Юле — рассказать о разговоре с Яковом, посоветоваться, что делать дальше.

Нина очень огорчилась, не застав Юли дома. Но она не могла ждать. Ей просто необходимо было поговорить с кем-нибудь, поговорить немедленно, и она пошла к Лате.

* * *

А у Латы были свои горести.

Она проснулась сегодня очень рано, так как ей приснился страшный сон. Вокруг нее ходили серые коты, и у каждого была голова ее мужа. Коты эти хором мяукали, и с каждым их мяуканьем Лата постепенно становилась кошкой. Сначала у нее вырос хвост, потом вместо рук и ног появились лапы. Туловище покрылось шерстью, и она сердито замяукала на котов, так как уже не могла говорить по-человечески, хоть у нее и оставалась человеческая голова.