Его семья

После суда Горбатюк зашел к редактору и попросил послать его в командировку. Петр Васильевич сразу же согласился. Он даже не давал Якову специального задания и сказал, что если он ничего и не напишет, то пусть не беспокоится. Редактор не расспрашивал Горбатюка ни о суде, ни о его делах, но последнее замечание, брошенное как бы невзначай, глубоко тронуло его.

Поезд, которым Яков собирался ехать, уходил в двенадцать часов ночи.

В его распоряжении оставалось еще пять часов. Сначала Яков хотел поспать, но потом передумал: заснуть вряд ли удастся, а лежание без сна утомит еще больше. И чтоб убить время, решил пойти в кино.

Демонстрировался старый, еще довоенный фильм. Яков от души смеялся и вышел из кинотеатра в бодром настроении.

Он медленно двигался по ярко освещенным улицам, мимо людей, спешивших в театры, в кино, на танцевальные площадки. Казалось, весь город вышел сегодня под огни электрических фонарей. Во всех направлениях сновали машины, и постовые милиционеры, еще не сбросившие белой летней формы, красивыми, четкими жестами регулировали движение этого потока.

Подходя к своему дому, Яков увидел, что окно его комнаты освещено. «Что-то рано Леня вернулся домой! Не поссорился ли он со своей девушкой?»

Яков быстро прошел по коридору, открыл дверь комнаты и застыл на пороге: он увидел Нину.

Она сидела у стола и смотрела прямо на него. Яков незаметно оглядел нарядное синее платье, которое очень шло ей.

— Заходи, чего ж ты? — тихо сказала Нина, будто она, а не Яков был здесь хозяином. И этот тихий, надломленный голос потряс его больше, чем крик, которого он ждал от жены.

Тяжело ступая, Яков прошел на середину комнаты.

— Садись, — как-то невесело улыбнулась Нина. — Стулья ведь у тебя есть…

Он послушно сел по другую сторону стола, боком к ней. Видел лишь синий рукав платья и тонкую руку, на которой просвечивали голубые жилки. «Как она похудела», — подумал Яков. В душе шевельнулась жалость к жене, но он сразу же испугался этой жалости, погасил ее в себе.

— Говори, — отрывисто бросает Яков и достает папиросу. Знает, что должен что-то делать, чем-то отвлечь свое внимание от руки, которая просто гипнотизирует его. — Говори, если пришла.

Нина молчит. Молчит долго, но он чувствует, что она смотрит на него.

— Посмотри на меня, Яша, — наконец говорит она.

Теперь он уже вынужден взглянуть на нее. Видит ее глаза, прекрасные, темно-голубые глаза, нисколько не изменившиеся за восемь лет. Сейчас они полны такой тоски, такой муки, что у него сжимается сердце, а потом начинает биться быстро и неровно. Он смотрит на ее щеки и замечает, как они побледнели… Но вот неестественно красное пятно бросается ему в глаза. Она накрасила губы! Вырисовала их так тщательно, как на картинке. У нее, значит, тогда не дрожали руки, как дрожат сейчас!.. И вера в искренность ее страдания, только что родившаяся в нем, рушится, как глиняный домик под ливнем, тем более, что он уже не смотрит в ее глаза…

— Яша, зачем нам мучить друг друга?

— Кто кого мучит?..

— Друг друга, — упрямо повторяет Нина. — Яша, неужели ты разлюбил меня?.. — голос ее срывается, она вот-вот заплачет.

«Ну как она не понимает, что здесь не в любви дело! Как она не хочет понять этого!»

— Разлюбил, Яша? — допытывается Нина.

— Видишь ли, Нина, я не хочу с тобой ссориться…

Она по-своему поняла эту фразу, ибо, радостно вспыхнув, потянулась к нему. Но он, заметив ее движение, поспешно остановил ее рукой.

— Я не хочу мешать тебе жить, Нина, — поправился он. — Мы не можем жить вместе…

— Почему, Яша?

— Послушай, Нина, мы с тобой взрослые люди, поговорим хоть раз серьезно…

От того, что он часто повторяет слово «Нина», в нем постепенно исчезает враждебность к ней. Он успокаивается. Не потому ли, что чувствует себя сильнее ее?..

— Видишь ли, Нина, мы прожили с тобой восемь лет, — старается Яков говорить как можно проще, чтобы она наконец поняла его. — И вот… когда я начинаю вспоминать все эти восемь лет, на память приходят только наши ссоры. Это страшно, Нина! Прожить вместе восемь лет — и ничего светлого не вынести… Вспомни: к кому только ты не ревновала меня?

— Я не буду ревновать, — быстро перебивает его Нина.

Яков скептически махнул рукой.

— Я не верю тебе, Нина. Я не могу тебе верить. И это — тоже страшно. Жить с человеком, которому перестал верить…

Нина подавленно молчит. «Она начинает понимать», — думает Яков и еще мягче говорит:

— И зачем нам действительно мучить друг друга? Зачем нам превращать свою жизнь в постоянную каторгу? Мы ведь только раз живем на свете… Чего ты? — спрашивает он, заметив бледную улыбку на лице жены.

— Ничего… Я просто вспомнила, что так всегда говорит Юля: «Раз живем на свете…»

Якову неприятно, что Нина сравнивает его с какой-то своей Юлей, но он продолжает: