Его семья

«Какая ведьма?» — ничего не понимает Нина. Грубые слова, резкий тон Латы так не вяжутся с недавним ее настроением… И вдруг она вспоминает, что рассказала одной общей знакомой, как Оля, недавно увидев Лату, растрепанную, в халате, сравнила ее с ведьмой.

«Боже, боже! — в отчаянии схватилась Нина за голову. — И почему я такая несчастная? Как я теперь посмотрю Оле в глаза?»

При мысли, что Оля рассердится на нее, расскажет обо всем Оксане и Ивану Дмитриевичу, что оборвется их такая хорошая дружба, Нина громко застонала.

VI

Яков проснулся, но еще не открывал глаз, так как ему приснился очень приятный сон, который он сразу же забыл и сейчас старался вспомнить.

Но вот в носу что-то защекотало, он чихнул и, приоткрыв глаза, увидел рябенькое перышко, а затем руку, усыпанную мукой.

Валя стояла над ним с раздувшимися от еле сдерживаемого смеха щеками. Потом она не выдержала и звонко рассмеялась, а Якову показалось, что вместе с ней засмеялся и солнечный луч, падавший прямо в лицо. И сразу возникло праздничное настроение, радостное ожидание чего-то удивительно хорошего.

— Подымайся, ленивец! Ведь я сегодня выходная. Сегодня наш день!

На Вале поверх вчерашнего платья надет беленький фартучек, от нее вкусно пахнет земляникой и пирогами.

— Ну, вставай же! — весело требует она.

— Ты мне снишься, Валюша? — спросил Яков, блаженно щурясь.

Валя снова засмеялась, потянулась перышком к его носу.

Тогда он, изловчившись, поймал ее руку, прильнул губами к горячей ладони. Она испуганно отдернула руку, отошла от его постели. И опять, как и вчера, он заметил в ее глазах тень какой-то тревоги.

Но сегодня Яков не хотел задумываться над этим, и когда Валя побежала на кухню спасать подгоравшие пироги, он все еще продолжал лежать, заложив руки за голову, и весело чему-то улыбался.

Вспомнил вчерашнее недовольство собой и даже засмеялся, — таким пустым показалось оно ему рядом с этим щедрым солнцем и чудесным пробуждением.

Как хорошо вот так спокойно лежать, когда знаешь, что близко, за открытой дверью, находится дорогая тебе женщина, когда знаешь, что достаточно позвать ее, и она появится в дверях, и можно будет смотреть на нее, сколько хочешь…

«А что делает сейчас та девушка? — вспоминает Яков вчерашнее утро в парке. — Может быть, она тоже улыбается этому яркому солнцу и так же радуется ему?

Вчера Валя поцеловала меня…

А тебя, старшина, целовала ли уже девушка, которую ты считаешь „лучшей з усих на свити“? И возвращался ли ты домой, удивляясь сам себе и не понимая, что ты за цаца такая? Или, может быть, ты уже справляешь свою свадьбу, сидя рядом с молодой, которая под веселые возгласы „горько!“ покорно поворачивает к тебе свое лицо, подставляя прохладные, как лепестки только что распустившегося цветка, губы? Тебе завидуют старые и молодые, — особенно молодые, которые завороженно смотрят на твою любимую: „Или я слеп был, что не заметил ее!“ — а ты пьешь и за нее, и за себя, готовый чокаться со всеми людьми на земле, и ни капельки не пьянеешь, потому что другой хмель горячит твою кровь.

Пей, старшина, пей и целуй свою молодую, чтобы не было горько добрым соседям твоим!..»

— Валя! — негромко зовет Яков и, когда она появляется в дверях, смущенно говорит: — Я хотел посмотреть на тебя…

Валя делает нетерпеливый жест…

— Я уже встаю, Валюша, — торопливо обещает он.

— Вот это лучше!

Но Яков еще лежит. Ему очень хочется, чтобы Валя подошла к нему, присела на постель, склонилась над ним. Что ему какие-то там пироги!..

— Яша, ты долго еще думаешь валяться?

— Уже, Валюша!

Он соскакивает на чистый, нагретый солнцем пол и идет умываться.

Вернувшись, он видит, что Валя уже кончила возиться у плиты и, сбросив фартучек, поправляет волосы перед небольшим зеркалом.

— Зачем ты обрезала косы, Валя? — спрашивает Яков.

Она оборачивается и серьезно смотрит на него. Не ответив, старательно закалывает густые непокорные волосы.

— Я помню твои косы. Какие они были чудесные! Ты обрезала их, когда… познакомилась с Владимиром?

— Нет, когда поступила в университет, — совершенно спокойно отвечает Валя. — Подруги уговорили, я и пошла в парикмахерскую, а потом проревела всю ночь… Да разве мало глупостей делали мы в молодости! А ты, — помнишь, как ты отпускал усы? — засмеялась она. — Они были такие реденькие, коротенькие, а ты, сидя на уроках, украдкой пощипывал их, будто надеялся вытянуть их хоть немножко…

— Ну, это уж неправда! — возражает Яков.

— Как неправда? — возмущается Валя. — Да все ребята потом на усах свихнулись! И продолжалось это до тех пор, пока Семен Васильевич не высмеял вас… Ты помнишь Семена Васильевича? Он и сейчас в нашей школе преподает. Старенький такой, поседел и ходит с палочкой…

Валя стоит перед Яковом, оживленная, согретая воспоминаниями, все еще поправляя волосы. Короткие рукава упали на плечи, обнажив полные, немного загорелые руки.