Его сладкая месть (СИ)

В горле дико саднило. Между ног — тоже. При мысли, что скоро к этому добавится боль в анусе, меня едва не срывало в истерику. И я старалась об этом не думать. Смывала гель для душа, наносила снова. Словно это могло смыть фантомные следы прикосновений Крейна. Только с души их уже не смыть даже кислотой.

Постепенно моя дрожь утихла, дыхание выровнялось. Вода действительно частично смывает все плохое. На полочке меня ожидала целая батарея моей уходовой косметики. Именно моей — что не оставляло никаких сомнений в том, что Александр побывал в моем доме.

Женскую сущность и стремление быть красивой даже для своего палача не стереть никаким катаклизмам. Когда-то давно, в прошлой жизни, Алекс добродушно заметил, что упади я с высоты и знай, что внизу ждут толпа, сделала бы себе макияж и укладку в полете. Тогда это звучало весело. Когда мы прыгали с моста на банджи-джампинге, я даже попыталась его подколоть, раскрыв помаду и пытаясь накрасить губы.

Боже мой. Неужели это все было у нас? И неужели сейчас меня втаптывает в грязь один и тот же мужчина?..

Красить глаза я не стала. Подозревала, что мне еще с лихвой выпадет слез, и не факт, что рефлекторных. Распрямила волосы жидким шелком, сняла припухлость с век при помощи патчей, а следы бессонной ночью — специальной маской. Кажется, именно сегодня у меня был в панах поход в салон с десятком процедур красоты. Похоже, об этом придётся забыть. Странный парадокс: мне бы не стараться выглядеть красавицей после такого обращения, превратиться в чушку, которую Крейн не захочет. Но я бы лучше пережила насилие в рот еще раз, чем позволила бы себе такое.

Чтобы выйти, мне понадобилась вся моя выдержка. Плечи странным образом стремились поникнуть в направлении пола, я с трудом держала прежнюю осанку, которая теперь казалась мне чужой. Как мало надо, чтобы процесс разрушения внутри запустился!

«Два дня, Марина. Ты их почти выдержала. Еще пять. Крейн человек слова. Свобода близко».

Я знала точно: насчет недели не обманет. Но вот выдержу ли я все это, не сломавшись…

Алекс говорил по телефону. Я не решилась ни окликнуть его, ни подойти. Так и стояла, ожидая, когда он закончит разговор.

— Марина, — его голос прозвучал очень сухо. Ни удивления, ни одобрения, ни сострадания. — Подойди.

Протестовать я не решилась, покорно приблизилась. Крейн поднял с кресла белую рубашку с длинным рукавом, при этом зажав ее в пятерне без какой-либо осторожности.

— Надевай. Соскучилась по одежде?

Я хотела взять ее без спешки, н не вышло. Желание скрыть свое тело и душу оказалось таким сильным, что я едва не вырвала желанный объект из рук Алекса. Едва не вырвала пуговицы, расстегивая, едва не запуталась в белом сатине, когда натягивала ее на руки и застегивала, скрывая свою наготу.

— Не слышу благодарности.

— Спасибо, — я не стала смотреть в его глаза, понимая, что в моих он без труда прочитает следы истерики в ванной.

— Ты не хочешь спросить, чем заслужила эту милость?

— Я не знаю… ты так решил. Не обсуждается.

— Делаешь успехи, — мой ответ ему понравился. — Наверху не так жарко, как здесь. Мне твои простуды не нужны.

— Мы поднимемся наверх?

— Мне доставляет мало удовольствия таскать еду туда и обратно. Тебе надо поесть. Так, подожди…

Я задрожала всем телом, когда Алекс подошел ближе и взялся пальцем за кольцо ошейника. В глаза я по-прежнему не смотрела. Но видела, как изогнулись его губы в улыбке безжалостного триумфатора.

— Стой на месте.

Я все же не справилась с любопытством, вызванным тревогой. И когда Алекс достал из одной вмонтированной в стену секции тонкую цепочку с кожаной ручкой, непроизвольно расширила глаза. Это что? Новое орудие пытки?

Да, это и оказалось орудием пытки. Пытки для моего сознания. Когда Алекс щелкнул карабином цепи, прикрепив его к кольцу моего ошейника, я подавила рвущийся наружу крик. Это было за гранью.

— Глаза в пол. Идешь за мной. К поводку не прикасаешься. Все поняла, или мне связать тебе руки?

— Я… я все поняла, — прошептала я, когда мой тюремщик натянул цепь и заставил следовать за собой.

— Это похвально. Но потом я все равно тебя свяжу. Тебе пора привыкать к положению моей рабыни для сексуальных утех.

Самое парадоксальное было то, что я по-прежнему не испытывала панического ужаса наедине со своим палачом. И даже стокгольмский синдром имел к этому слабое отношение. Я чувствовала себя проигравшей, сдавшейся, обессилевшей, но вместо слез и жалости внутри была какая-то спортивная злость. Налет униженности так и не смог задавить этот бунтарский порыв.

Я злилась на то, что Александр Крейн оказался умнее. Он предусмотрел все. Не зря же не выпускал из поля зрения все эти пять лет, да и за то время, что были вместе, вычислил все мои слабые и сильные стороны.

Тем не менее, возможность подняться наверх меня воодушевила. Каменные стены темницы удручали, несмотря на всю свою стильность и знаковость. Я не хотела терять себя в этих серых панелях.

Накрытый столик в гостиной меня не удивил. Я бросила опасливый взгляд в высокое панорамное окно.