Его Снежинка, пятая справа

В душе сверкающими переливами ворковали трели из дуэта Мизгиря со Снегурочкой — как раз из того момента, когда он в неё влюбился. Нежные, полные вкрадчивой романтики, узнавания, первых касаний. И сейчас я не думала о том, что мне жалко брошенную Купаву, я побежала в мой «репетиционный» зал и засмеялась. Вторя музыке внутри, плескались под потолком весенними отблесками звуки симфонического оркестра из динамиков.

Я забыла выключить запись. Боже, как поразительно! А я думала, что Чайковского проигрываю «про себя»! И свет ведь просто из ламп, а кажется особенным! Всё так созвучно, ладно, гармонично, что даже дышится легко. Скоро я покину этот серый подвал! Правда, сейчас он не кажется уже таким унылым.

Мифическая Снегурочка из леса хотела человеческих эмоций, и она получила их, несмотря на риск! Ведь ей говорили: не ходи к людям, беда будет, страшно, а её влекло неведомое чувство, ещё не рождённое в ледяном сердце, но такое желанное! А мне хочется скорее опять увидеть моего Илью Муромца, ведь я, как Снегурочка, — та, что рискнула всем и познала любовь!

Хотя нет, я не знаю, влюбилась ли я, но мне хорошо, мне просто чудесно! И не страшно совсем, теперь я не стану думать ни о чём, тем более о финале балета, где сказочную девочку растопило солнце. Я Снегурочка, но я не изо льда, и мне повезло! Ура!

Поддавшись порыву, я даже без разминки и нового разогрева с лёгкостью прокружила фуэте с полусогнутой ногой, которое у меня не получалось! И вся сцена пролетела так, словно я на самом деле была соткана из снежных хлопьев и не подчинялась законам притяжения, потому что не имею веса. Дотанцевав картину, я снова рассмеялась, пусть и тяжело дышала. Смех получился похожим на кашель, я схватилась за поручень беговой дорожки и, громко выдыхая, постановила: надо запомнить это состояние. Впитать каждой клеточкой, чтобы лёгкость прописалась в памяти мышц навсегда.

Я сосредоточилась, закрыла глаза. Дышу. Впитываю. Я невесома. Я из снега. Я умею летать!

Правда, тело было поразительно горячим, особенно в животе. Словно у меня поднялась температура.

Покончив с аутотренингом, я распахнула веки и снова улыбнулась. Как же я удивлю Дорохова, когда покажу ему другую себя! Я уже предвкушала, прокручивая в голове мою презентацию, интерес в демонических глазах нашего «злого гения», разинутые рты Элки и девочек, привыкших видеть меня на вторых ролях. А Римму Евгеньевну и этим не прошибёшь, она обязательно подожмёт губы, и скажет, что это был Снеговик с копытами, потому что Снегурочкам пуанты не подковывают.

Я хмыкала, и в такт настроению грянул облагороженный Чайковским «Камаринский» в сцене народных гуляний. Хоть пляши вместе с ними! Но нет, надо быть экономной. Я позволила себе отдохнуть, просматривая сцену в ноутбуке. Облокотилась о поручень и села на скамеечку, жалея, что Серёжа уехал решать свои криминальные задачи.

Было бы замечательно сейчас порепетировать с ним эту трогательную поддержку под утончённое пение скрипок, помахать воображаемому Берендею с окладистой бородой и… — у меня даже мурашки пробежали по спине и шее, — и снова поцеловаться. Мурашки и тёплые волны не отпускали меня. Это всё волшебное влияние скрипок! У Чайковского они всегда звучат, задевая струны в сердце, заставляя душу петь лирично, вибрируя возвышенным ритмом под кожей…

Грохот! Стук кулаками в дверь выбил меня из состояния задумчивой эйфории. Я подскочила. Серёжа вернулся? Точно, Серёжа! Больше некому, и у него же теперь нет ключа. Сердце затрепетало в волнении. Ах, как хорошо! Может, у него появилось время, и он решил вернуться? Будто мои мысли прочитал!

Я бросилась в кухню, несмотря на то, что пуанты для бега годятся, как лыжи для па де де.

Взбегая по лестнице, увидела крупную тень на пороге, удивилась, что Серёжа не заехал во двор на внедорожнике. Стук повторился. Настойчивый, нетерпеливый.

— Иду, иду! Уже иду! — радостно воскликнула я, подхватила ключ, чувствуя себя невестой в сенях Бобыля и Бобылихи[13].

Со второго раза вставила ключ в замок, прокрутила, распахнула дверь. И обомлела…

⁂

Это был Сергей. С бездыханным блондином на плече. В глаза бросились наручники на утончённых запястьях парня. У меня отвисла челюсть и пропал дар речи: ещё один спасённый, а что я с ним буду делать? Руки тонкие, не балетные, поддержки не порепетируешь. Уронит.

— Ты почему не спрашиваешь, кто стучит?! Ты чем думаешь?! — с места налетел на меня с громоподобным упрёком Терминатор.

И пошёл прямо на меня. Я отшатнулась, обидевшись.

— Я решила, что это ты.

— Я сказал: никого, кроме меня! — бас разлетался эхом по пустому пространству и казался ещё громче.

— Но это же ты…

Сергей, по-прежнему с блеклым незнакомцем на плече, свисающим безвольно, как выпотрошенный лебедь, развернулся и сверкнул глазами:

— Тебя могли убить! Прямо сейчас! Ты понимаешь это, балда?! Дверь закрывай!

Я насупилась, но выполнила распоряжение. Внутри всё вскипело: я не привыкла, чтобы мужчина так меня оскорблял. Он не мой хореограф, и не Римма Евгеньевна!