— Вика, гордость женщины, равно как и ее достоинство, не находятся у нее между ног, — откладывая в сторону мой ноут, изрекает прописную истину Староверов. — И ладно бы ты была такая, какой себя показываешь. Но нет. Ты просто так старательно отгораживаешься дурацкими навязанными правилами, что спать с тобой сейчас, все равно что с резиновой куклой. Пока ты — трусишка, которая Маше и в подметки не годится.
Эти слова меня больно уязвляют, мне хочется швырнуть в Данила чем-нибудь тяжелым. Да что он себе позволяет! Психолог хренов! Что он вообще обо мне знает!
А Староверов продолжает растравлять мои раны:
— За последние дни ты несколько раз забывалась, и маска примерной девочки слетала с тебя как ненужная шелуха, и я не только про ледяной душ, который ты мне устроила, и твой демарш с самоудовлетворением. Кстати, я оценил. Серьезно. А вот, когда ты вчера сбежала из моей спальни, — нет. В первом случае ты была строптивой девчонкой, а во втором испуганная собственными желаниями лицемерка.
Вот, значит, как.
— Раз я вся такая разочаровывающая, к чему все эти провокации? — мне кажется, еще немного, и я вцеплюсь ему в лицо.
Пускай удивится.
— Внутри ты такая же как я. Только забилась в свою скорлупу, в которой тебе тесно. Мне не понравилось натягивать Брейгель, потому что она — жалкий суррогат Маши. И ты сейчас — тоже суррогат себя самой.
— И какая же, по-твоему, настоящая я?
— Горячая девчонка с холодной головой, которая точно знает, чего хочет, и не стесняется это брать. Из тебя может получиться идеальная женщина, если ты ее не угробишь.
— Идеальная? Ты называешь расчетливую и похотливую — идеальной?
— Идеальная для меня, — поправляется Данил. — Ты правильно тогда заметила, не всем нужны ручные персидские кошки, есть любители сиамских. Не все любят хороших девочек, некоторые любят таких как ты. Так что завязывай носить шкуру овечки.
— То есть все? Как ты чудесно меня препарировал! И теперь, когда ты выяснил, что я — трусиха и лицемерка, я могу рассчитывать, что ты больше не будешь меня провоцировать?
— Почему это? — удивляется Данил. — Ты забыла: я всегда получаю то, что хочу. А я хочу настоящую тебя. И мне насрать, кто это будет: Вика или Маша. Хочешь, можем паспорт тебе поменять? Я, девочка моя, терпеливый. Я уже говорил. Я подожду, и получу все. Ты трусиха, а не дура. Побесишься, попсихуешь, а потом подумаешь своей хорошенькой головкой и сделаешь правильный выбор.
— Правильный с твоей точки зрения. Нет уж!
— Да, Вика, да. Но я не люблю, когда в моих словах сомневаются, поэтому я сейчас преподам тебе урок.
Глава 39. Умозаключения
— Нет! Теперь даже не вздумай прикасаться ко мне! — я пячусь, расширившимися глазами следя за тем, как Данил поднимается и идет ко мне.
Под его полотенцем видна эрекция, и мой взгляд против воли возвращается туда.
А Староверов приближается не торопясь, как хищник, загоняющий свою добычу. Только почему-то я испытываю не страх и возмущение, а сладкий трепет.
Непонятное ожидание.
Данил не стал пользоваться предоставленной возможностью со мной переспать, так о каком уроке идет речь? Почему мне кажется, что это будет развратно, и мне понравится?
— Вздумаю, — коварно улыбается Данил, который находится уже вплотную ко мне, а путей для отступления у меня нет. — Именно это я и планирую. Прикасаться. Будем считать, это анонсом того, от чего ты так непредусмотрительно отказываешься. Боюсь, Вика, ты просто забыла, как тебе со мной хорошо.
— Ты свой шанс упустил!
Я разворачиваюсь, с намереньем проигнорировать этот ходячий секс, он Данил обхватывает меня и притягивает к себе. Спиной я ощущаю его твердую грудь, а попкой — не менее твердый член.
Попытки вырваться ни к чему не приводят. Более того, слабеют, когда Данил жарко шепчет мне на ухо.
— Вика, мы с тобой оба прекрасно знаем, что тебя возбуждает. Тебя не заводят ванильные ласки. В глубине души ты знаешь, что ты — дрянная девчонка, которая хочет совсем другого. Не робких поглаживаний коленок ты ждешь, а толчков поглубже. Ты течешь от грязных словечек, тебе нравится ублажать себя у меня на глазах, и ты хочешь, чтобы я тебя снова покатал.
Староверов еще ничего не делает, только говорит мне все эти непристойности, а я чувствую, как румянец возбуждения заливает щеки, как дыхание становится неровным, а в трусиках повышается влажность.
Черт, этот мерзавец, знает, как пробудить во мне животные инстинкты.
Сейчас я физически ощущаю, что одежда лишняя, она раздражает кожу. Температура тела растет, а внизу живота что-то томительно сжимается.
— Ты не веришь моим словам? Думаешь, все не так? Я тебе докажу, — его смешок щекочет мне ухо.
Продолжая прижимать меня к себе одной рукой, второй Данил задирает подол юбки и поглаживает ягодицу. Как назло я сегодня в стрингах, и просторы ему открываются очень широкие.
— Спорим, ты уже мокрая?
— Перестань, — но даже я понимаю, как вяло и неубедительно звучит мой протест. Он больше похож на голодное мяуканье. Да, я испытываю голод по этим прикосновениям.