Его величество случай

– Сейчас, только форточки закрою, я знаю, что вы боитесь сквозняков…

Последнее слово она прокричала уже из комнаты – надо было спешно запрятать обновки в шкаф. От греха подальше!

Затолкав сумки под кровать (в шкафу места оказалось недостаточно), Аня вернулась в прихожую. Открыла дверь.

Старуха Голицына, разряженная в свою лучшую шубу – траченную молью норку, вплыла в прихожую, на ее сухих губах блуждала приторно-ласковая улыбка.

– Мне Петр Алексеевич сказал, что ты переехала… Вот я и решила нанести визит вежливости…

– Проходите, – так же фальшиво улыбнулась Аня. – В кухню. Я вас чаем напою.

Старуха царственно кивнула и, приостановившись у зеркала, дабы поправить кокетливо сдвинутую на одно ухо шляпку, прошла в кухню. Аня, понурив голову, поплелась следом.

– Не испить ли нам чаю? – церемонно спросила Лизавета, угнездившись на любимом Анином табурете (том самом, у холодильника). – Я вот шоколадку привезла, чтобы, так сказать, не с пустыми руками…

Аня удивленно воззрилась на вынутую из кармана плитку – она ни разу не видела, чтобы Голицына приезжала сюда с гостинцем. Должно быть, хитрющая старушенция что-то замыслила… Но раздумывать об этом Ане было некогда – следовало спешно вскипятить воду (раньше начнут чаепитие, раньше закончат). Когда она ставила на плитку помятый по бокам эмалированный чайник, в голове мелькнула мысль, – эх, как бы сейчас «Филипс» пригодился! – которая тут же была изгнана прочь.

Когда чайник был водружен на плитку, Аня села за стол. Но тут вспомнила, что чай пить не из чего – стаканы она по Стасову совету выкинула, а только что купленные керамические кружки еще лежат в сумке. Пришлось извиняться перед старухой, возвращаться в комнату, выуживать из-под кровати котомки, искать в них завернутую в мягкую бумагу посуду, спешно ее протирать и снова возвращаться на кухню.

– Какие миленькие кружки, – промурлыкала Вета, придвигая к себе красную в белый горох посудину. – Конечно, это не то, из чего мы, аристократы, привыкли пить чай… В нашей семье, знаете ли, всегда было принято пользоваться фарфором, даже если мы просто перекусывали… Но сейчас все по-другому…

Аня про себя фыркнула, типа, знаем мы, какие вы аристократы, но ничем не выдала своего веселого удивления, напротив, вежливо улыбнулась и кивнула.

– Это Линочкины кружки? – не отставала от Ани Лизавета.

– Нет, мои.

– Я так и думала. У Линочки никогда не было такой кричащей… то есть, я хотела сказать, яркой посуды… И вообще она любила пить чай из обычных стаканов… Я ее еще за это ругала. Что ты, говорю, как в поезде? Гремишь стекляшками о подстаканники, вульгарно очень… – После этой фразы старуха как-то подобралась, сосредоточилась, посерьезнела и вкрадчиво спросила: – У нее алюминиевые подстаканники были, ты их не видела?

– Видела, – осторожно сказала Аня, – а что?

– Хотела попросить у тебя… – На ее лицо вернулась приторная улыбка. – В память о дорогой подружке… Подари их мне, а? Все равно они бросовые, копейки стоят, тебе ни к чему, а мне память…

Аня чуть не задохнулась от возмущения. Вот старая нахалка! Судя по алчному блеску глаз, она прекрасно знает, что «бросовые» подстаканники сделаны из чистого серебра, знает и мудрит, так как решила обдурить глупую девчонку. И обдурила бы, если бы Аня не взялась вчера подстаканники чистить…

– Ну так как, Анечка? – нетерпеливо вопрошала Вета. – Подаришь бабушке сувенирчик? Линочка была бы рада, мы с ней как сестры были, честное слово, как сестры…

– Боюсь, что не получится, – развела руками Аня.

– Тебе что, жалко алюминиевых безделушек? – окрысилась старуха.

– Не жалко, просто…

– Ты все равно их выкинешь! Я знаю, как вы, молодые, презираете все, что было нам дорого…

– Уже.

– Что «уже»?

– Уже выкинула.

– Как? – ошалела Вета.

– Просто. Сложила в полиэтиленовый мешок и бросила в мусорный бак. Вместе с прочей дребеденью… – с тайным злорадством врала Аня. – А что?

– Да как ты… Как? – старуха не находила слов. – Разве можно… Выбрасывать-то… Как же это…

– Так копеечные же, не жалко! – невинно улыбнулась Аня. – Но вы не расстраивайтесь, я могу в память об Элеоноре Георгиевне вам подарить что-нибудь другое… Например, вот эту сахарницу. – И она достала из ящика ту самую плошку, на дне которой красовалась цена «3-50». – Она самая красивая, я ее оставила… Берите…

– Нет, спасибо, – пролепетала Лизавета Петровна, вяло отмахиваясь от презента.

– Тогда чайку.

– Да, чайку…

– Или кофе.

– Или кофе…

– А вам можно?

– Не знаю… – совсем сникла старуха, вероятно, утрата «бросовых» подстаканников ранила ее в самое сердце.

– Лизавета Петровна, вам нехорошо? – всерьез обеспокоилась Аня.

– Нет, все в порядке… Просто устала… – Она медленно поднялась с табурета. – Я, пожалуй, пойду…

– Вас проводить?

– Не надо, деточка… Я сама… Ты, кстати, когда подстаканнички выкинула? Недавно?

– Вчера.

– Вчера, – с тоской повторила Голицына и, горестно вздохнув, вышла в прихожую.

Спустя каких-то пару минут Аня осталась в квартире одна. Наконец-то! Теперь можно спокойно разобрать вещи… Померить, понюхать, пощупать и что там дальше? А, позвонить!