Его Величество Змееныш

Но то ли парнишка уже утратил способность удивляться, то ли ещё не окончательно протрезвел. Адекватной реакции не последовало. Никаких тебе обмороков, он даже не дрогнул. Лиза разочарованно закусила губу.

– Я плохо всё помню… – он отпустил, наконец, злополучное одеяло и нервно поскрёб спинку носа. – Если честно, вообще ничего. Сели праздновать Новый год. Много пили. А потом… я проснулся.

– Где сели-то? – терпеливо спросила Ева.

– Так… в Питере, – он сказал и зачем-то вжал голову в плечи.

Били, что ли, мальчишку родители? Очень похоже…

– Судя по расписанию поездов, уважаемый, вы решили рвануть в Воркуту, -наблюдать его выразительную мимику – особенное удовольствие. Смотреть, как глаза на лоб лезут, как пухлые губы дрожат, как уши краснеют.

– Как раз ночью поезд у нас останавливается. Ехать от Питера сутки с копейками.

– Где я? – Илья прохрипел, откровенно хватаясь за голову.

Даже про одеялко забыл окончательно. Оно скорбно сползло, обнажая загорелую кожу на бёдрах и золотую дорожку шерстинок на животе. Ева поспешно перевела взгляд на облезлую спинку кровати.

– Северо-западный федеральный округ Российской Федерации, – она начинала издалека абсолютно намеренно, не отказав себе в удовольствии насладиться производимым эффектом.

Мальчишка расслабился на мгновение. Даже расправил костлявые плечи неожиданно-плавным, даже хищным движением. Дурашка.

– Республика Коми, – девушка продолжала.

Глаза его окончательно округлились, и Ева заметила необычный их цвет. А парень не так-то и прост. Возможно, он сам этого и не знает. Даже наверняка.

– Село Княжпогост, – она словно гвоздь в гроб забила.

Пару секунд он беспомощно хватал воздух ртом, стремительно побледнел и…

нырнул в обморок. Словно рыбка под лёд.

– Нежные до чего пошли вьюноши, – бабка закашлялась.

Сплюнула на половицу, отчего Ева скривилась.

– И что мне с ним делать? – не торопясь, взяла безвольную руку Ильи и нахмурилась. Пульс нитевидный, холодные пальцы. Вздрагивающий нервной дрожью мизинец. И странные, пакостные ощущения.

– Просвятить, – бабка пожала плечами и, громко шаркая по дощатому полу старыми войлочными полуботинками, потащилась в ту часть тесной избы, что могла счесть себя кухней. – Всё равно ничего не поделать. Покормить ещё. Ишь, тощий какой, срамота одна.

– Вьюнош щекастый, упитанный… – передразнивая старуху, девушка проворчала. – Я ж его не прокормлю.

– Глупое это дело, бояться того, что ещё не случилось, – бабка ловко схватила ухват и сильным движением вытащила из пещеры голодного зева русской печи настоящий, большой чугунок, сверху залепленный подрумяненным тестом.

По избе тут же поплыли аппетитные запахи свежесваренной картошки и тушёного мяса. Пряностей, свежего хлеба со сливочным маслом. На приступке печи мягко шумел закипающий медный чайник.

Ева вздохнула. Спорить с бабкой бессмысленно. Старая ведьма упорно считает себя самой высшей инстанцией в мире по имени Ева. Может, она и права.

– Поднимай его, – бабка махнула ухватом в сторону гостя. И Ева вдруг обнаружила, что всё ещё держит его за запястье. Что это с ней? Руку одёрнула, тут же поймав бабкин взгляд.

– И не смей обижать, – старуха вдруг рассердилась и пригрозила Еве внушительным пальцем, когтистым и узловатым. – Он и так сильно обижен…

С этим Ева охотно и сразу же согласилась. Создатель явно убогого обделил. И внешностью, и умом, и характером.

3. Попытка посвящения

«Гусь свинье не товарищ.» В. И. Даль «Пословицы русского народа»

Вязкая каша смутных воспоминаний и ядовитых кошмаров подло липла к сознанию и затягивала обратно. Илья попытался очнуться, но сил не хватало. Безнадёжное и беспросветное зависание в горьком тумане между сном и реальностью грозило стать вечным, когда вдруг в жидком болоте сознания загорелся лучистый фонарь.

Илья ясно увидел тонкую девичью фигурку, твёрдо стоявшую в эпицентре туманного ужаса. Она кого-то звала, нетерпеливо раскачивая своим маленьким солнцем. Неужели его? Девушка казалась ему статуэткой, отлитой из яркого, чистого золота, и манила к себе куда круче всех «Оскаров».

Илье обязательно нужно попасть туда. Дойти, даже если отвалятся руки и ноги. Он полз в сторону света, словно вялый ночной мотылёк на свечу. Ковылял, мучительно разгребая болотную тину и грязь, медленно переплывал огромные грязные лужи, и с каждым рывком, с каждым пройденным метром ему становилось всё легче.

Приблизившись к девушке, он даже на ноги встал, качаясь, как убогая шлюпка в разгар злого шторма. На двух ногах оно как-то привычнее. Вопреки очевидности, ощущаешь себя человеком разумным.

Уцепился за девичью руку. Тонкая, даже хрупкая, но неожиданно-сильная. Рывок.

Илью выдернули в оглушающую реальность, будто пробку из мутной бутылки.

Чпок!

Он резко сел, хватая ртом воздух, как снулая рыба, и жмурясь, словно преступник под полицейским прожектором.

– Куда же ты, моя милая, свалила так быстро и так далеко? – золотая рука не исчезла.