Было это поздней осенью. В то унылое и печальное время года, когда природа, утратив свою привлекательность, тихо и покорно замирает в ожидании зимнего преображения. Чернеют в белёсой поволоке тумана неказистые силуэты обнажившихся деревьев. Их некогда пышное золотисто-желтое убранство осыпалось, превратившись в грязно-серый, шуршащий под ногами, ковёр, покрывший прихваченную первым морозцем землю. Бледный свет, невидимого за плотной пеленой облаков солнца, белит тонким слоем округу, уже не в силах отогреть холодный воздух. Дни коротки и однообразно серы…
По завершению погребения, когда все собравшиеся отправились в деревню на поминки, Артём с отцом и матерью задержались на кладбище у могилок дедушки и бабушки. Не только для того, чтобы привести в порядок участок (он и без того был ухожен), а просто… постоять в том месте, где представляется недостижимая возможность навестить тех, кто был дорог, но увидеть кого уже невозможно…
Мать с отцом тихо переговаривались, прикидывая как в следующем году лучше облагородить место захоронения. Работы эти планировались уже не первый год – пора и осуществить задуманное. Собирались заменить оградку и устроить какое-нибудь покрытие на участке. Мать настаивала ещё и на замене памятников, поскольку теперь совсем другие ставят – из камня. А вот отцу эта идея была не по душе: чем, мол, плохи прежние (он их сам с друзьями на заводе делал), из нержавейки, и сто лет ещё простоят. Артём же учтиво помалкивал, зная, что мать всё равно своего добьётся… Так постояв ещё немного, и не придя к общему согласию, но твёрдо решив, что в следующем году обязательно этими делами займутся, отправились на поминки – неудобно как-никак задерживаться…
После холода улицы в доме кажется жарко и душно. Пристроив как-нибудь свои куртки на загромождённую множеством одежд вешалку, Артём и его родители вошли в большую комнату, через всю длину которой вытянулся ряд составленных вместе столов, покрытых одной большой скатертью. Расселись на указанные места. Артёму довелось сидеть рядом со старенькой бабушкой – двоюродной сестрой его деда. Ещё на кладбище пришла ему в голову мысль: расспросить, если получится, кого-нибудь из стариков о своём дедушке – местные всё-таки… должны знать. Случай сам собой представился. И решившись, Артём подобрал момент, когда речь зашла о его родне, повернулся к той старушке и спросил:
– А я вот слышал, дед мой во время оккупации в полицаях служил. Правда?
Вот так напрямую и спросил… Когда готовился к тому, как задать этот вопрос всё думал с чего бы начать… прикидывал, как правильней вести разговор (тема-то щекотливая). А вышло всё просто – взял и спросил.
– Взаправду так, Артём… – без особых эмоций, делая большие паузы между словами, ответила она. – Служил… Было такое…
– Получается и у немцев служил, и воевал против них потом, – вставил в одну из таких пауз Артём, стараясь донести суть своего вопроса.
За столом в это время уже велось несколько ни как не связанных между собой бесед. На одном конце воспоминали общих знакомых, на другом говорили о работе и ещё о чём-то. Некоторые гости вообще вышли из-за стола: кто перекурить, а кто и просто постоять. Так, что Артёмовы расспросы кроме его собеседницы и, сидящих рядом, родителей никто не слышал – можно было и не стесняться.
– Воевал… конечно воевал. И с фронту пришёл с медалями… Давненько это было… давненько…
– Ну, вот о дедушке моём, пожалуйста, и расскажите… Помните-то что-нибудь?
– О Ваньке-то… Ну, помню конечно… Многое чего помню… Всё ж таки братец-то он мой двоюродный… Как же не помнить-то… Помню…. Путёвый мужик он был…. Самостоятельный…
– Вы про войну расскажите… про то, что в полиции он у немцев служил, – помог Артёму отец.