Его выбор [СИ]

Остаток ночи он провел в детской — девочка отказалась отпускать. Она плакала и плакала, как бы не в силах успокоиться, а Арман перебирал ее растрепанные волосы и шептал на ухо слова, глупые слова, хоть какие-то. Только бы не молчать. Только бы не слушать, как она плачет… Шептал, пока не взошло за окном солнце и оба не уснули, прижавшись друг к другу.

Арману снился брат. Рэми, повзрослевший, серьезный, подошел к кровати, присел на ее краешек и, грустно посмотрев на девочку, погладил малышку по золотым волосам. И стало вдруг спокойно, как никогда не было, а Аланна улыбнулась во сне, потянулась к Рэми, и, на миг открыв глаза, вновь заснула, уронив ему голову на колени и обвив его пояс тонкими руками. Браслет медово поблескивал, отражая, вбирая в себя солнечный свет, взгляд Рэми струился незнакомым изумрудом, с пухлых губ его слетали слова заклинаний, и боль сходила с лица Аланны, а на сердце Армана становилось все теплее и теплее. И веки наливались тяжестью, а тело прижимало к кровати. И солнечный свет расплывался, становился густым, как тот янтарь…

— Эрр, — позвал Арман. — Ты ведь настоящий, правда, Эрр? Не уходи опять…

— Куда я от тебя уйду? — улыбнулся Эрр.

Арман удивленно моргнул, и медленно сел на кровати. Сновидение, столь реальное недавно, теперь свернулось клубочком в темном углу памяти. Комнату заливал солнечный свет, золотыми лужицами растекался по полу, отражался в пуговичных глазах медведя. Игрушечный медведь теперь не осуждал, скорее улыбался.

Аланна спала рядом, в такой же позе, как и во сне, только обнимала не Эрра, а подушку, и так же, как во сне, счастливо улыбалась, хоть на щеках ее еще не высохли слезы. Слезы высыхали и на щеках Армана. А в душе ярилась злость. Не мальчик ведь, а тоже плакал. И брата вспоминал с тоской, хотя уже давно о нем даже не думал.

А позднее Арман катал девочку на лошади, учил ее танцевать и даже драться на палках, бегал с ней в лес и строил малышке рожицы за спиной зазевавшейся няни. И Аланна, обычно тихая и грустная, вдруг расцветала искренней улыбкой, и обнаглевший в последнее время Нар потом говорил:

— Вы ее балуете, мой архан.

— Жизнь ее не балует, — отвечал Арман, опять удивляясь, но все более лениво, почему он терпит от слуги такую вольность.

Нар округлился в последнее время, держался гораздо увереннее, из взгляда его исчез давний страх, а на замену ему пришла какая-то упрямая, непонятная уверенность. Слуга незаметно стал незаменимым: появлялся, когда был нужен, исчезал, когда становился лишним. Он ухаживал за одеждой Армана, за его оружием, за его доспехами, его перепиской и письменными принадлежностями. Убирал его комнату, седлал ему коня, сам приносил еду. И волком смотрел на каждого, кто осмелился хоть слово сказать против Армана.

Если бы только смотрел.

В тот день Арман собрался с Аланной на прогулку, уже вскочил на коня и потянулся за девочкой, которую подавал ему конюх. Прорвавшееся через тучи солнце радостно отражалось в многочисленных лужах, в россыпи капель, на шерсти поскуливавшего волкодава, и девочка, радостно улыбнувшись, удобно уселась перед Арманом в седле, пожелав съездить на речку.

— Будет тебе речка, — засмеялся Арман и умолк, увидев, как со стороны сарая показался запыхавшийся управляющий.

— Мой архан! — выкрикнул он, с трудом отдышавшись. — Помоги, только ты его можешь остановить… как с цепи мальчишка сорвался, даже за дозорными послали. Убьет же!

— Кто и кого убьет? — непонимающе спросил Арман, отдав испуганную Аланну Аде и спешившись. — Ну же, не томи!

— Пришлый этот… с сыном кузнеца подрался. Хотели разнять… да никак. Помоги, архан, он только тебя слушает.

— Сын кузнеца меня слушает? — еще больше удивился Арман, но на месте стоять не стал, бросившись к поместью. Как и не сомневался, кто и кого бьет — Нар был хрупким и тонким, а сын кузнеца его на голову выше, да в плечах шире. Такого детину, наверное, и Арману бы одолеть было сложно. А Нар же мальчишка совсем, и драться никогда не умел.

— Нар твой…

Не поверив своим ушам, Арман застыл на месте, да так резко, что едва поспевавший за ним управляющий врезался ему в спину. Управляющий живо зашептал свое «помилуй, не хотел!», но Арман резко прервал его причитания:

— Где они?

— Да на заднем дворе!

Арман оставил запыхавшегося управляющего и помчался по коридорам, пугая и без того испуганных в последнее время служанок. По дороге он задел стоявший в коридоре столик, слышал, как разбилась за спиной ваза, как упали на пол и покатились по половицам яблоки. Откинув тяжелую портьеру, он вылетел на крутую винтовую лестницу, сбежал вниз по крутым ступенькам, и, толкнув тяжелую, скрипучую дверь, вылетел во двор.

Нар действительно был там. И действительно купал в грязи потрепанного верзилу, сидя на нем верхом и лупася его кулаками. Кто-то из слуг пробовал вмешаться, но Нар отшвырнул его как пылинку, уже не обращая внимание на всеобщее: «Ошалел! Видят боги, ошалел!»