Его выбор [СИ]

Выбежавший детина-слуга подхватил спящего Рэми на руки. Бросив на Брэна и Мию последний, не слишком приятный взгляд, привезший мальчика дозорный развернул коня и направил его к воротам. Пусть себе валит, без него дышать легче.

Брэн подождал, пока спешится Мия, убедился, что молодой веснушчатый слуга отведет кобылку в конюшню, не забудет ее вычистить да покормить, и направился к широким ступенькам, ведущим к дверям главного входа. Он никогда не был в господских домах, он понятия не имел, может ли он войти через главный вход или ему надо искать другого, для слуг и рожан, он просто не хотел оставлять Рэми одного в чужом месте. А волчонок уже где-то там… за тяжелыми дверьми, за полным мрака и пыли мрачным холлом.

— Идите за мной, — вышел им навстречу сухой старый слуга и повел их вверх по ступенькам, уложенным потемневшим от времени ковром.

А дальше был скупо освещенный коридор, где в отблесках свечи оживали на портретах строгие, чем-то похожие на Жерла арханы, а за коридором — неожиданно маленький зал, по светлым стенам которого разбежались одинаковые двери. Сверху ровным потоком лился лунный свет, бились в высоко вырезанные стрельчатые окна редкие снежинки.

— Сюда, — сказал слуга, открывая одну из дверей.

А за дверью оказалась слабо освещенная комната. Недавно выстиранные простыни пахли свежестью, сосновый венок на окне истощал горький аромат хвои и был украшен лентами и колокольчиками — на счастье. Бросали изменчивые тени многочисленные свечи. В тени стола спал огромный игрушечный медведь, были готовы к битве аккуратно расставленные на полках солдатики. Книги, много книг, стояло на полках пониже, чуть поблескивала чернильница на столе, притаились рядом пук свежих перьев и стопка тонкой, наверное, очень дорогой бумаги.

Мебель в комнатке была вся такая на вид… хрупкая, как бы игрушечная и слишком аккуратная: и стулья, обитые светлым бархатом; и сундук с медведями на резных боках; и бегущая вдоль стены скамья с разбросанными на ней белоснежными, атласными подушками.

Но больше всего привлекло взгляд безумно дорогое оружие на стенах, такое же, как и все остальное — детское. Слишком маленький, в украшенных аметистами ножнах, меч, детский лук и висевший рядом, будто ожидающий хозяина колчан со стрелами…

— Милый мальчик, — сказала Мия, показав на полускрытую тяжелым белоснежным бархатом картину.

И как только Брэн раньше не заметил? Картина-то на всю стену. Смеющийся мальчик, на вид чуть старше Рэми, глаза светлые, брызгающие смехом, непослушные волосы разлетелись по плечам. За его спиной — бушующее лето, цветущая сирень и много-много солнца, а в руках тот самый лук, что висел на стене, и стрела с белым оперением смотрит вниз, в землю. Будто и не хочет мальчик в кого-то стрелять. Будто жаждет встречать рассвет смехом и провожать солнце улыбкой… солнечное дитя. Таких, наверное, мало в этом мире.

— Сын хозяина, — сказал за спиной слуга. — Умер… зим пять как. А за ним и его мать… архан чуть с ума не сошел. Детская со дня смерти мальчика простояла запертая… а как открыли — диву дались. Ни пылинки. Будто только вчера тут убирались. И одежда арханчонка словно недавно выстиранная, лавандой пахнет. Служанки входить боятся, говорят, тут боги время остановили. Говорят, что слышат ночами доносящийся из комнаты смех… что молодой архан не ушел за грань, а все еще бродит по дому. Хозяин его не отпускает, вот мальчик и злится. Зло несет.

— Глупости, — прошептал Брэн.

На картине у ног мальчика сидел белоснежный пес. Острые уши, умные карие глаза. И почти живое ласковое спокойствие. Верное животное, сразу же понял Брэн. Такие даже за грань за хозяином бегут, только ведь…

Брэн прикоснулся к картине. Не за гранью пес. Тут. Ластится к ногам, просительно заглядывает в глаза. Молит… знать бы только, о чем?

— Не тронь! — одернул Брэна слуга. — Если архан увидит, разозлится не на шутку. Вообще не знаю, почему он вас пустил…

И в самом деле, почему? Рывком вернувшись в реальность, Брэн бросился к кровати, к Рэми. Загляделся на картины, а волчонок как в огне горит, дышит тяжело и вцепляется судорожно в дорогие простыни.

Мия уже была тут. Она ловко справлялась с вновь взмокшей от пота одеждой волчонка, и глаза ее, обычно улыбчивые, были серьезные и настороженные. Боится, понял Брэн. За Рэми боится, этого места боится. Шарахается от поклонившейся, молчаливой служанки, которая испугана не меньше: поставила на стул у кровати лохань с водой и почти выбежала из комнаты, боязливо оглядываясь на картину.

— Сейчас, родненький, сейчас будет лучше, — шептала Мия, натягивая на Рэми тонкую вышитую по вороту сорочку. — Потерпи слегка…

Сорочка была безумно тонкой и белоснежной, как снег на улице. И пахла странно… лавандой, понял Брэн и вздрогнул, обернувшись на картину. А солнечный мальчик улыбался там как-то натянуто, настороженно, казалось, смотрел на кровать и взглядом пронзал разметавшегося на подушках Рэми. Будто еще не понимал, как отнестись к пришельцам — как к врагам или…