Его выбор [СИ]

И пришел гордый правитель смиренно к одиннадцати братьям своим, и на колени перед ними опустился, и голову свою склонил. Попросил у них защиты и совета. И увидели одиннадцать перед собой человека чистого, сильного, и воспылали любовью к брату своему двенадцатому, и служил двенадцатый посредником между братьями своими и разочаровавшими их людьми.

Но велика зависть людская и стремление людское к власти. И убили люди двенадцатого сына бога, в надежде получить власть его над неукротимыми братьями. И разгневались одиннадцать сыновей Радона, и пронесся гнев их над Кассией, разрушая все на своем пути. Встал перед ними Радон и молвил:

— Не можете вы жить в этом мире, дети мои, и в мир богов забрать я вас не могу. Потому будут души ваши просыпаться в телах человеческих, и будет пробуждаться ваша сила при виде потомков двенадцатого. И воспылаете вы к этому потомку любовью искренней, и служить будете у трона его, и жизни ваши будут щитом ему. А коль не встретите в своей жизни ни единого потомка двенадцатого брата своего, то так и проживете, как простые люди, до самой смерти своей.

И стало по слову его. И стоит между миром людей и богов ритуальная башня, и ждут в нем пробуждения двенадцать душ сыновей Радона. И вечно будут служить они людям, и будут вечным и прочным мостом между кассийскими богами и кассийским народом.

Оборотень. 1. Арман. Урок

От врачей и учителей требуют чуда, а если чудо свершится, никто не удивляется.

Мария-Эбнер Эшенбах

«Лиин, скажи мне, Лиин, почему именно в полнолуние так гложет душу одиночество? В другие дни я спокоен, а стоит ночному цветку расцвести в полную силу, как разливается по душе тоска и чего-то начинает остро не хватать. Будто душу кто-то половинит.

Ты слишком добр ко мне, Лиин, а если бы ты узнал… наверное, ты бы меня возненавидел».

«Мой архан, я не умею тебя ненавидеть».

«Глупый Лиин… а я вот умею. И временами себя ненавижу. Хочешь, тебя научу?»

«Я думаю, у тебя не получится. Прости».

«Ты упрям. И безумен».

Копия тайной переписки главы Северного рода и ученика магической школы. Эдлаю для ознакомления.

Весенний день выдался пакостным: низко нависли тучи, зачастил мелкий дождик, расчертил окно частым узором кривых линий. Учитель, оберегая глаза Армана, приказал слугам зажечь на письменном столе свечу. Желтоватое пламя гоняло тени по листу бумаги и от этого красивые, выведенные каллиграфическим почерком буквы казались живыми.

Они и были живыми. Разбегались, размывались перед глазами, складывались в слова, но не нанизывались на нить смысла. Арман вчитывался в них который раз, но не понимал прочитанного. Дико хотелось спать. Убежать из этого маленького, уютно обставленного кабинета, от этой гнетущей, укутавшейся в серые сумерки тишины, которую Арман так ненавидел.

А еще он ненавидел бордовые портьеры, бархатными складками спускающиеся до самого пола, книжные шкафы вдоль стен, на полках которых стояли толстые, дико скучные трактаты. Раздражал и толстый ковер под ногами, скрадывающий шаги, а еще больше — собственный герб, висевший над дверью — ледяная красота горных вершин.

Как же хотелось отбросить ненавистный отчет, в смысл которого он пытался вникнуть, умчаться на тренировочный двор, под серый дождь. Или в конюшню, к тонконогому вздорному Вихрю, вскочить на гибкую спину цвета плодородной земли и нестись, обгоняя ветер, по тенистым буковым лесам.

Нельзя. Отчет надо прочитать. Внимательно. Вдумываясь в каждое слово. Потому что иначе нельзя.

По глупости и наивности Арман пару раз подписал бумаги не глядя — ведь опекун наверняка уже все прочитал и проверил, к чему теперь мучиться Арману? В первый раз прошло. Во второй — Эдлай сопроводительным письмом к бумагам мягко приказал быть внимательнее.

Арман лишь пожал плечами. Внимательнее? Еще чего. Да и зачем? Откуда опекуну знать — подписал он, прочитав внимательно, или все же не совсем? Все равно читать ему в полном одиночестве — приказ Эдлая. Решения принимать самому — приказ Эдлая. А вечно сменяющиеся учителя не могли даже заглянуть в присылаемые опекуном бумаги — опять приказ Эдлая.