Его Высокоблагородие

Отправив Синицына собирать личный состав на срочную сходку, я побрел пешим порядком домой.

Штабс обернулся быстро, благо никто из бойцов сегодня не был на работе. Правда, пришлось народ ждать, так как я запретил их везти сюда в одной машине. Но к пяти часам вечера все уже собрались на том же месте, где мы встречались первый раз. Все, кроме Аглаи. Потому что ее я решил на всякий случай не ставить в известность об операции. Мало ли что. А вдруг действительно пришелся по сердцу ей малахольный французик.

— Итак, господа. Вырисовалась одна очень интересная операция, благодаря которой мы сможем обеспечить себя средствами для долгого времени автономной работы. Это будет банальная экспроприация, — я замолчал, внимательно всматриваясь в лица личного состава, и, убедившись, что на них нет никаких эмоций отторжения идеи, продолжил: — Но есть несколько моментов. Экспроприировать средства придется у союзников. А если точнее, у французов.

Мне самому эта идея не особо нравится, потому и решил посоветоваться с вами.

— О какой сумме идет речь? — как бы невзначай поинтересовался Тетюха.

— Сто тысяч золотых рублей наличными.

— Етить... — сотник даже присвистнул. Синицын и Пуговкин не проявили никаких особых эмоций, но было видно, что количество денег их тоже потрясло.

— Эти деньги они выделяют Саиду Шамилю, внуку того самого Шамиля, для того чтобы он поднял мятеж против красных на Кавказе, — невозмутимо продолжил я. — Цель, конечно же, благородная, и я никогда не стал бы препятствовать ей, но дьявол, как всегда, кроется в деталях. Истинная цель Франции навсегда отторгнуть Кавказ от территории России, для того чтобы создать там марионеточное государство. Понимаете, сами декларируют целостную поддержку, а за спиной спокойно готовятся расчленить нашу родину. Признаюсь, вот как раз этот момент мне очень не понравился. Но, как уже говорил, никаких решений я принимать самостоятельно не собираюсь. Высказывайтесь, господа.

— Твари... — презрительно сплюнул сотник. — Воронье. Еще труп не остыл, а они уже слетаются глаза выклевывать.

— Никогда! — неожиданно строго и серьезно высказался Пуговкин. — Никогда мусью и иже с ними не желали России добра. Всегда люто ненавидели и только ждали момента, чтобы вцепиться в глотку. Я им Севастополь еще припомню. Там два моих деда полегли. Если хотите слышать мое мнение — я за. Как по мне, пусть уж Россея будет под красноперыми, но неделимая. Вот так-то... — хмуро закончил он и с вызовом посмотрел на Синицына с Тетюхой.

— Нехорошие слова говоришь, Степан Ильич, — медленно процедил сотник. — Обидные. Пусть под красными, да?..

В воздухе повисла тяжелая пауза. Я уже приготовился вмешаться, но тут казак закончил фразу.

— А знаешь... — с грустной улыбкой вдруг сказал он. — Вот тебе за Севастополь обидно, Степан Ильич, а мои деды и прадеды с этим самым Шамилем рубились. Кто полег, кто нет, но завещали они сыновьям своим и внукам впредь за те земли жизни своей не жалеть, потому что там каждый камешек, каждая тропка русской кровью политы. Так что нехай. Красных мы рано или поздно сковырнем, но я не хочу, чтобы шамилевское отродье опять волю взяло. Порвем хранцузов, мать их ети. Я — за.

— Собственно, я тоже не против, — осторожно высказался Синицын. — А что, если все же взять на сию операцию санкцию командования?

— Оное начальство, — ехидно ответил ему Тетюха, — за союзниками хвосты заносит и лебезит напропалую. Так что сам подумай, Алексей Юрьевич, что тебе ответят. Да еще загонят перца под шкурку, чтобы неповадно впредь было о таком задумываться. Понятно?

— Нешто мы в собственный карман? — поддержал его вахмистр. — На дело ведь.

— Да, Алексей Юрьевич, — я решил, что пора самому вступить в разговор. — Ответ руководства будет однозначным. Я же имею карт-бланш на самостоятельное принятие решений практически по всем вопросам. И ответственность тоже возьму на себя. Но никто, повторю, никто из начальства пока не должен знать об этой операции... — и с намеком добавил: — Вы мне можете гарантировать это?

— Могу, — после некоторой паузы ответил Синицын. — За себя я отвечаю.

— А я за себя, — немедленно отозвался Тетюха.

— Ручаюсь, — несколько торжественно высказался Игнашевич. Даже руку к сердцу приложил.

— Ишь что удумали... — вахмистр покачал головой. — Надо бы вас, охальники, сдать куда следует... — и тут же широко улыбнулся. — Да шучу я, шучу. Где я, а где начальство. Но дело серьезное, Георгий Владимирович. Тут сто раз надо отмерить, а потом уже резать.

— Отмерим, Степан Ильич, — облегченно выдохнув про себя, пообещал я ему. — Значит так...

Обсуждение было очень конструктивное, довольно бурное, но не особо продолжительное. А к его завершению как раз поднялся именно тот вопрос, о котором мне не особо хотелось задумываться.

— Что будет с французиком? — поинтересовался сотник. И сразу же уточнил: — После того как.