Его высокоблагородие

– Ты сильно ошибаешься… – не скрывая своего раздражения, возразил я. – Его просто приказали уничтожить. А мотивом приказа были те самые гигантские средства, аккумулированные на зарубежных счетах. Кое-кому была очень выгодна смерть последнего русского самодержца, как раз для того, чтобы прикарманить его миллионы. Да что там, миллиарды – это если учитывать средства, вложенные в экономику некоторых стран. А отдали этот приказ именно те, кто устроил кровавую мясорубку под названием революция. И это совсем не веками угнетаемый русский народ. Думаю, ты сама догадываешься, о ком речь. Таким образом, далеко не факт, что на счетах найдется хотя бы пара копеек.

На самом деле, я толком не представлял, по каким причинам большевики отправили в расход царя и его семью. Черт его знает почему; не одно копье историками и иже с ними по этому поводу сломано. А Кет я озвучил ту версию, которая больше подходила к нашей ситуации. Чтобы сильно губу не раскатывала.

– Может быть, ты и прав, – задумчиво согласилась Кет. – Но проверить стоит. И все-таки чем ты займешься? Ну не верю я, что капитан фон Нотбек опять с головой окунется в безнадежную борьбу с красными.

– Не знаю, – делиться своими намерениями с ней у меня не было никакого желания. – Время покажет.

– А я устала от всего, – неожиданно искренне сказала Кетеван. – Очень устала. Ты точно сейчас хочешь уйти?

– Да. Так будет лучше для нас обоих.

– Тогда иди, – сухо отрезала Кетеван. – Я буду здесь вплоть до самого отплытия. За билетами можешь зайти завтра пополудни.

Признаюсь, по возвращению в пансион я ожидал более эмоциональной встречи от Ясмины. Черт побери, а какая реакция должна быть со стороны женщины, если любимый мужчина целый день шлялся непонятно где, а вернулся весь в дырках и едва живой? Правильно, бурная, плавно переходящая в скандал. Я даже приготовил отповедь в стиле: знай свое место, женщина.

Но никакой истерики, причитаний, слез и прочих проявлений женской эмоциональности не последовало. Ясмина обработала мне раны какой-то пахнущей алоэ мазью, наложила свежие повязки, забрала в стирку окровавленные вещи, а потом как ни в чем не бывало подала ужин. И все это без каких-либо комментариев на тему случившегося.

– Ты почему молчишь? – не выдержал я.

– Не молчу… – быстро отозвалась она и налила мне в бокал темно-красного густого вина. – Вот, выпей. Когда потерял много крови, полезно такое пить.

– Злишься?

Ясмин потупилась и смолчала.

– Говори.

– А как ты думаешь? – ответила она вопросом на вопрос. – Конечно, злюсь. Но не на тебя.

– А на кого?

– На того… – гречанка показала пальцем на проглядывающие из-под моего халата бинты. – На того, кто это сделал, – тут она добавила несколько экспрессивных выражений на греческом языке, яростно сверкнула глазами и зловеще пообещала: – Убью его! Застрелю прямо в сердце! Только скажи, где его найти.

Я невольно улыбнулся.

– Что ты смеешься? – возмутилась гречанка. – Не веришь?

– Верю, верю, – поспешил я ее успокоить. – Но нет нужды. Я сам справился.

– Хочу как можно быстрей уехать отсюда, – неожиданно призналась Ясмина. – Если с тобой что-нибудь… В общем, не переживу этого.

– Через неделю уедем. А пока буду стараться, чтобы со мной ничего не случилось.

– Обещаешь, что будешь осторожным?

– Да. Насколько это возможно.

Глаза гречанки вспыхнули радостью, она крепко поцеловала меня в губы и шепнула:

– Верю тебе. А сейчас ложись спать.

Лег, конечно, потому что уже практически терял сознание от усталости. Да и литр красного вина, употребленный для поправки здоровья, бодрости никак не добавлял. Правда, с желанием сразу заснуть я расстался еще загодя; слишком многое надо было обдумать и сопоставить.

Для начала…

Стоп, о чем это я?

А-а-а, вспомнил, о вариативности личностных намерений…

Да что за идиотизм?

Почему идиотизм? Считай, как в колею попал. Теперь только вперед, влево-вправо уже не вырулишь…

Тут я понял, что скатываюсь в откровенный бред, и сразу же провалился в сон.

Глава 24

Бывшая Османская империя.

Константинополь. Пера

5 февраля по старому стилю. 1920 год. 09:00