Эголи

В третий раз страсть к поиску и присвоению блестящего и красивого закончилась более трагично. У Эголи была ещё одна бабушка, которая жила в одном с ними городе, в собственном доме с огородом и палисадником. Это было место, которое Эголи любила всем своим существом. Здесь бабушка топила углем печку и пекла блины с абрикосовым вареньем с чищеными косточками.

Здесь в баньке во дворе, в которой стояла печка с баком на сто литров и свет был только от огня, Эголи купалась вечером в ванной, испытывая тревогу от темноты, смешанную с теплом и потрескиванием огня, в ожидании бабушки с огромным полотенцем, в котором она на руках относила её в дом.

Здесь она впервые посмотрела фильм «всадник без головы», жутко интересный и пугающий своим долгим ожиданием развязки.

Здесь она ела малину и персики так, что после не могла вздохнуть. И здесь, в будущем, она стала чемпионом по прогулам в школе.

Бабушка почти всегда днем была на работе, и оставляла в холодильнике стакан рыночной сметаны и коржик. Эголи сбегала с уроков и шла к бабушке, съедала сметану с коржиком и читала в запой все книги подряд. Три мушкетера, На краю Ойкумены, Таинственный остров, Отверженные и многие другие истории заменили ей реальный мир и уроки, на которых было тоскливо и неинтересно.

Так вот, помимо книг у бабушки был очень красивый и притягательный комод, в котором Эголи и обнаружила запонки с горным хрусталем.

И когда она предложила их уже взрослому знакомому парню с этой улицы, сидя на зелёном деревянном заборе, её личный дьявол повернулся к ней своей обратной стороной.

Парень с подозрением посмотрел на Эголи и вечером принёс запонки бабушке.

Когда об этом узнали родители и заставили просить у неё прощения, Эголи, наверное, впервые почувствовала стыд и вину, как какую-то ущербность, страх наказания и осуждения со стороны. То, что в этом был некий акт предательства любящего и любимого человека, как цель некой более крупной игры, Эголи ещё не понимала.

Сначала люди учатся предавать себя и близких, чтобы затем научиться в море страхов и соблазнов, в итоге, выбирать себя. Ну, тогда я надеялся на это.

Одним из любимейших занятий Эголи было сидеть на дубе, который рос у калитки в палисаднике и частью своих веток нависал над дорогой. Можно было тихонько сидеть и наблюдать за похожими или лазить по толстым веткам, по одной из которых Эголи перелазила на крышу, покрытую серым асбестовым шифером. Дуб для неё был одним из источников силы, но она тогда об этом не знала, что совсем не мешало этим источником пользоваться. И дуб, как антенна над городом ловил и проводил что то, что Эголи чувствовала, как любовь. К чему или кому она не понимала.

Когда впервые бабушка закричала, что нужно слезть и не ломать шифер, увидев Эголи на крыше, она поняла, что, что-то не так и даже испытала чувство обиды от неожиданности. Позже от мамы Эголи узнала, что бабушка заболела.

Это было на самом деле неожиданно, ведь даже когда Эголи тайком привела собаку и поселила её на чердаке сарая, бабушка не сказала ни слова. Эголи приходила, когда бабушка была на работе, пролезала через заваленный дровами и досками вход на чердак. Там было темно, и пыль, которая струилась в лучах, пробивавшихся сквозь щели чердака, щекотала в носу.

Эголи отвязывала собаку от ножки старого комода и вела её гулять. Так продолжалось неделю. И как-то раз, забравшись на чердак, Эголи обнаружила его пустым. Она думала, что могло произойти, но тишина со стороны бабушки вводила Эголи в заблуждение, а спросить она не решалась.

Бабушка не могла или не захотела рассказать ей, как стала по ночам слышать вой не понятно откуда, и несколько дней не могла спать. Затем бабушка определила источник звука и пошла проверять. Она увидела пса, который на вытянутом поводке лежал у стенки, протащив на нем комод метра четыре от самой середины чердака, миска для воды была пуста, как и желудок собаки.