Егорка

— Пожалуйста, — ответил Генка и по секрету рассказал Кольке, что он, если удастся, проведёт его одного, что сделать этого не удалось: никому заходить в цирк не разрешалось, за этим строго следили. Генке же разрешали потому, что он приходил с дядей Гришей.

Почти каждый день Генка бывал в цирке. Он прямо шёл к медвежонку. Миша легко узнавал его и сразу подбегал к краю клетки и, высунув морду, тянулся к нему.

— Миша! Стойку! — кричал Генка и переходил к другому краю. Переваливаясь с ноги на ногу, медвежонок шёл за Генкой, голову при этом он поворачивал чуть-чуть набок, и глаза его, маленькие, хитрые светились, как два уголька. Генка радостно смеялся и угощал «артиста» конфетами и пряниками…

Но так было не всегда. Однажды мальчик заметил: как только появился Крысюков, Миша забивался в дальний угол клетки и не выходил оттуда, пока «бочонок», как Генка назвал Крысюкова, не уходил. А один раз медвежонок не отошёл, и «бочонок» ударил его тростью по лапе. Генка, занятый поисками конфет в своей сумке, не заметил этого, он услышал только жалобный рёв. В первое мгновение мальчик не понял, что произошло, но когда трость поднялась ещё раз, он схватил Крысюкова за руку.

— Не надо! — вскричал Генка и встретился с глазами «бочонка», полными холодного любопытства.

— Интересно… А почему? Тебе жалко?

— Не надо! — упрямо повторил Генка и с такой силой потянул к себе трость, что Крысюков выпустил её.

— Да ты сильный… Ну, ладно, отдай.

Крысюков не уходил. Несколько смущённый, он хотел, видимо, объяснить свой поступок.

— Ты ещё мал, товарищ Геннадий из 6-го «в». А вырастешь, узнаешь — зверя палкой учат… Если бы не я, они бы уже давно хвалёного Захарича разнесли…

Сказав это, Крысюков спохватился: зачем было открывать душу перед каким-то мальчишкой? Он ведь не поймёт, а услышанное переврёт… Разве кто-нибудь сумеет оценить старания Крысюкова? Никто. А ведь он мечтал стать тоже таким, как Григорий Захарович Зубарев. Не хватило терпения, не нашлось смелости. Да, именно, смелости. При одном виде страшной раскрытой пасти, зелёных глаз тигра Крысюкова вгоняло в холодный пот. Он остался только надсмотрщиком, даже не помощником укротителя… Разве поймёт этот мальчишка, как больно слушать ему гул аплодисментов после каждого выступления Зубарева? Больно, а сделать ничего не может. Вот и вымешает злобу на ни в чём неповинных зверях.

— Понял меня, мальчик?

— Ничего не понял.

— И нечего понимать. — Крысюков, махнув рукой, ушёл.

По дороге домой Генка рассказал укротителю о случившемся. Дядя Гриша внимательно выслушал.

— Ерунду говорил он… — и помолчав, почти весело добавил: — В жизни ещё встречаются такие, да что нам — впервые? Тигра укрощаем, а Крысюкова не сумеем?.. Справимся… Как ты думаешь?

Мальчик кивнул в знак полного одобрения.

Генка так увлёкся цирком, что несколько раз подряд не подготовился к урокам. Один раз как-то сошло, его не спросили, второй раз он с трудом ответил физику на тройку, а сегодня учитель географии Пётр Никодимович поставил ему… двойку.

— Что ж, цирк — дело занятное, — сказал Пётр Никодимович. — Только и географию знать не мешает, иначе, брат, далеко не поедешь…

Генка до слёз краснел под насмешливыми взглядами товарищей, но так или иначе, а поражение пришлось признать. В дневнике впервые в учебном году появилась двойка и — что обиднее всего — за месяц до окончания года… Однако это было только начало испытаний.

Домой он решил прийти на час позже, смутно надеясь, что мать уйдёт куда-нибудь по своим делам. Но вышло совсем по-другому: и мать, и отец были дома. Отец уже переоделся в чистую рубаху, как он обычно делал, когда приходил из завода, где работал литейщиком, и теперь сидел у стола, застеленного поверх клеёнки белой скатертью. Мать была на кухне. Оттуда слышалось позвякивание тарелок, ложек, чашек.

Вскоре пришёл и дядя Гриша. Отец пригласил его к столу. Теперь они сидели рядом: смуглый, черноволосый — отец, и седоватый, со спокойным твёрдым взглядом — дядя Гриша.

Генка к столу не спешил. Может быть, о нём забудут, пообедают без него, а он поест и позже и как-нибудь обойдётся без лишних расспросов. Мальчик вышел на крыльцо. Но как нарочно, дядя Гриша начал рассказывать о Генкиных успехах в цирке, и мальчику через раскрытое окно всё было слышно.

— Терпение у него завидное, — слышалось в столовой. — В его годы — это удивительно. Вы знаете, медведь, по его приказанию, часами ходит на задних. Удивительно!..

Отец, видно польщённый, довольно усмехался:

— Иначе, Григорий Захарович, и быть не может. Закваска-то у него нашенская, рабочая. Одно слово, твёрдость характера. Генка, — позвал отец. — Иди-ка сюда, сынок. Где ты там?

— Здесь я…

И вот Генка у стола. По его лицу — смуглому, как у отца, но круглому и курносому, как у матери, по опущенным глазам — нетрудно догадаться: у мальчика что-то не ладно. Отец, словно речь шла о незначительных вещах, попросил показать ему дневник. Генка не двинулся с места.

— Ну, что ж ты?..