Егоша и маленькие, маленькие бабочки... (СИ)

Егоша уверенно вошел в подъезд и уже хотел позвонить в знакомую дверь, как дверь распахнулась ему навстречу — перед ним стояла Мать, юная, как на своих школьных фотографиях, в легком ситцевом платье с оборочками.

— Егоша! — воскликнула Мать, обнимая его.

Надо сказать, Егоша испытывал очень странное чувство. С одной стороны, он понимал, что — да, это его мать, и чувствовал при этом какое-то особое тепло, что-то такое детское и комфортное, убаюкивающее, защищающее, успокаиваю­щее, с другой же стороны, она была и не совсем она, просто какая-то девушка, пусть и похожая на Мать, чью фотографию он видел в семейном альбоме.

Мать увлекла его на кухню, усадила за стол, покрытый знакомой яркой клеенкой, а сама села напротив.

— Ты меня осуждаешь? — спросила Мать и почему-то смутилась.

— За что?

— Ты хотел бы, чтобы я была старой?

— Нет, — сказал Егоша. — Не хотел. — Он подумал, что в этих его словах все-таки есть какая-то неправда, и добавил: — Не знаю.

— Ты ожидал, что я буду с твоим отцом? — спросила Мать еще более смущенно.

— Наверное, — сказал Егоша.

— Прости, если это не так, — сказала Мать.

Егошин отец умер лет на семь раньше нее. Егоша не был с ним очень-то близок, а последние годы вообще отдалился. Отец был занят своим, Егоша своим. Конечно, его смерть ранила Егошу, но он довольно быстро с этим справился.

Мать сосредоточенно обводила пальцем узор, выбитый на клеенке. Егоша знал за ней эту привычку во время серьезных и особенно волнующих разго­воров.

— Твой отец — хороший человек, — сказала она, наконец. — Я прожила с ним. хорошую жизнь. Но. в юности я любила другого. Я хочу, чтобы ты меня понял.

— Я. — промямлил Егоша, — хорошо.

— Жизнь у меня была очень странная, — сказала Мать, все водя пальцем по рисунку клеенки. — Я до сих пор многое не поняла. Вначале казалось, что она длинная, такая длинная, большая, как море, а потом все стало так непонятно, все так быстро, раз — и она закончилась. Изменился масштаб. Как-то в больнице, ночью, я все лежала и думала, мне так хорошо думалось, все было ясно и так хорошо, потому что ясно, как будто солнце вышло и все осветило, что не было видно раньше. А наутро я это забыла, все, все свои мысли. Я любила твоего отца.

— Я знаю, — сказал Егоша.

— Но в юности я любила другого. Может, это были разные жизни?

— Может, — сказал Егоша.

— В одной жизни много разных жизней.

— Может. — повторил Егоша.

— Скоро он вернется. Он не должен тебя видеть.

— Я понимаю, — сказал Егоша.

— Никто не должен тебя здесь видеть.

— Хорошо, — сказал Егоша. — Не беспокойся.

Мать проводила его до дверей.

— Я знала, — сказала она. — Я знала, что ты придешь. Ты и раньше при­ходил, когда я тебя ждала. Хоть здесь. это нелепо.

— Да, это нелепо.

— Значит, и так бывает.

— Бывает.

Мать прижала его к себе. Это было так странно, — юная девушка и почти сорокалетний, плотный, крупный такой Егоша. И он был сын, а она была его мать.

— Иди, — сказала Мать. — Не смотри ни на кого. Тебе нельзя. — Она распахнула перед ним дверь и легонько толкнула в спину.

Егоша вышел из подъезда и быстро прошел по асфальтовой дорожке мимо садика и детской площадки — но никакой двери на ее конце не было. Егоша свернул к дому и через арку вышел на улицу. Прохожих там было довольно много, но он шел, наклонив голову и ни на кого не глядя, и у него было такое чувство, что и на него никто не только не смотрит, но и просто не замечает. Так он вышел к реке. Между тем смеркалось, как будто прошел день. По сту­пеням, ведущим от набережной к реке, он спустился к воде и рядом с мостом увидел лодку, в которой сидел Ив-Ив. Вокруг уже сгущался туман.

— Давай, давай! — сказал Ив-Ив. — Быстренько!

Егоша еле успел залезть в лодку — туман сомкнулся над ними. Ив-Ив взялся за весла. Слышался только мерный всплеск воды. Егоша подавленно молчал.

— Там. всегда начало осени? — спросил он вдруг.

— Ну почему. По-всякому, — сказал Ив-Ив с философской невозмути­мостью.

Тут лодка мягко ткнулась в борт корабля. Сверху свисала веревочная лестница. Ив-Ив, бросив лодку как есть, стал ловко карабкаться наверх. Егоша последовал за ним. Это был совсем небольшой корабль, не корабль, а скорее прогулочный катер, и Егоша в который раз удивился, что еще недавно он ему казался таким огромным.

Было все то же утро, на палубе вповалку лежали спящие гости и валялся всякий мусор — серпантин, мятые цветы, какие-то ленты, битая посуда, про­сто грязная посуда и куски торта. Тут из каюты вышел осоловелый, основа­тельно помятый Миша-ангел и, позевывая, сказал:

— Прости, друг. Я ж тебя должен на место доставить. Это мы мигом.

...Егоша сидел на берегу пруда, а рядом стоял сосед по даче.

— Ну кто же так наживку насаживает, Егор? — говорил сосед страстно, обнажая гниловатые запущенные зубы и плюясь. — Я ж тебя учил-учил!

Дома Егоша отказался от обеда, прошел к себе, лег лицом к стенке и заснул. Через пару часов жена попыталась его разбудить, но он не дался и проспал так, без снов, до самого утра. Утром он рассеянно поздоровался с женой и с тещей, поцеловал дочь, выпил кофе и без особых объяснений поехал в город.