Эй, смотри не влюбись!

- Люблю тебя, Гайка, - рычащим шепотом выдаю я.

Она застывает. Глаза широко распахиваются, ресницы дрожат.

- Т-ты… ты уверен?

Смеюсь в голос, запрокинув голову назад.

- Это самый дурацкий ответ, который можно услышать. Да, я уверен. У меня зашкаливает пульс, долбит давление по вискам, сердце выпрыгивает, кружится голова. 

- Напоминает паническую атаку.

- Именно, - киваю я. – Ты моя личная ПэАшка*. Я. Тебя. Люблю.

Губы у малышки открываются и закрывается, но она не издает ни звука.

- Гайка? – спрашивает наконец.

Улыбаюсь.

- Долгая история. Ты против?

- Нет. Боже, нет!

Ярослава приходит в себя, сплетает руки у меня на шее и целует так, как ни одна другая. Так, как целует только она. 

*************

* ПэАшка – ПА – сокращенное название панической атаки.

ПРЕД. ЧАСТЬ

23

ВПЕРЕД

Глава 32

Яся

Теперь Кирилл спит гораздо лучше. Еще недавно дергался во сне, бормотал что-то, просыпался от каждого шороха, а сейчас крепко-крепко спит. И дышит ровно, даже улыбается во сне. Или мне кажется? Ладно, буду верить в это. В лучшее, как не устает повторять Кир. Верить и надеяться, что я положительно влияю на него. Ну или наш кроватный марафон не оставляет сил.

Любуюсь красивым парнем, пока он не кривит саркастично губы, не отпускает пошлые шуточки. Аккуратно убираю со лба влажные из-за жары волосы, пальцами повторяю в воздухе профиль. Теряюсь в безудержной любви к нему. Таю в его чувствах ко мне, которые он больше не скрывает – ни в действиях, ни в эмоциях, ни даже в словах. И да, он не выставляет их напоказ, но так они ощущаются реальнее. Когда он шепчет «люблю» в тишине между вздохами или в свете луны на балконе, я совершенно точно осязаю любовь. 

Не нужно театральных шоу, в которые многие превращают личную жизнь. Незачем каждому прохожему становиться случайным зрителем. Я привыкла сокровенное оберегать, а Кирилл – мое сокровенное. Во всем, что касается Скоморохина, я эгоистична до жути, и тоже не собираюсь никогда и ни с кем его делить.

Встаю осторожно, включаю кондиционер. Накидываю майку, что пахнет парфюмом Кирилла, и выхожу на балкон. Небо хмурое, море беспокоится. Тоже переживают из-за нашего отъезда? Потому что я – очень. 

Как бы ни убеждала себя, как бы ни уговаривал меня не думать ни о чем Кирилл, я все равно медленно схожу с ума. В груди будто образовался ком и не дает нормально ни вдохнуть, ни выдохнуть. Все будет хорошо, даже лучше, - повторяю я про себя. А в ответ недружелюбно завывает ветер.

На следующее утро погода становится только хуже, разыгрывается ураган. Наш рейс задерживают на десять часов. Я начинаю нервничать, накручивать себя. По дороге в аэропорт мне кажется, что вижу знаки. И даже когда сквозь серость проглядывает солнце, не могу успокоиться.

Кирилл не комментирует мое состояние. Молча обнимает, сжимает дрожащие ладошки. Аля с Маратом сопят на плечах друг у друга – везет им. А я и сама не могу расслабиться, и Кириллу не даю. То вскакиваю на ноги и хожу рядом с панорамными окнами – там виднеется наш самолетик, который с силой хлещет дождь. То бесцельно ковыряюсь в рюкзаке, то нервно отстукиваю чечетку пятками о плитку и бешу окружающих. А что творится со мной в самолете!

Взлет проходит просто ужасно. Нас трясет, кидает из стороны в сторону, а потом мы и вовсе проваливаемся несколько раз вниз. В животе неприятно ухает. В голове сотни мыслей о том, что пришел мой конец, что я не попрощалась с мамой и что не сказала Кириллу самые главные слова.

- Я люблю тебя, люблю, люблю, - бормочу судорожно и глубже зарываюсь в теплые объятия.

- Тише, девочка моя, - звучит в ответ нежно до мурашек.

Он целует макушку и прижимает крепче к себе. Держит до тех пор, пока самолет не набирает безопасную высоту полета. Но я и после не отпускаю его руку – до самого конца рейса сжимаю ладонь, потому что по-прежнему убеждена – что-то должно произойти. 

Ненавижу самолеты еще больше распущенных волос.

Когда после двенадцатичасового перелета мы вслед за Олейниками выходим из аэропорта, я не верю, что иду по земле. Ноги все еще ватные, я как космонавт в невесомости. Вдыхаю родной воздух, и тревога постепенно отступает. Улыбаюсь, что жива. Собираюсь набрать папе, чтобы услышать его голос и сказать… 

Взгляд цепляется за яркую кудрявую гриву. Не верю глазам, моргаю много-много раз, но видение не исчезает. На дорожке среди встречающих и таксистов, что нашептывают заклинания, стоит Лев. С огромным букетом ромашек в руках. Черт.

Мочалин смотрит прямо на нас с Кириллом, точнее на наши переплетенные пальцы. И я догадываюсь, куда смотрит Кир, судя по тому, как напрягается его рука.

Немая пауза. Олейники что-то спрашивают, я извиняюсь и обещаю, что спишемся позже. Марат с подозрением смотрит на нас, потом замечает в толпе Лёву, хмурится, но не влезает. Прощается и с трудом уводит любопытную Алю.

И вот куда деваются мысли, когда они так нужны? В голове пустота.

- Кирилл, - глядя вперед, начинаю. 

Он одергивает меня за руку, разворачивает к себе и заставляет посмотреть на него.

- Брось кучерявого.