Эйфельхайм: город-призрак

— Ну, этим сыт не будешь. В поисках пищи человек может осушить болото — или же присвоить борозду соседа; в поисках удовольствий — может любить свою жену, а может совокупляться с чужой. Дорога на небо — не в частных благах, а только в совершенном Благе. Помогать другим, — сказал Дитрих, — само по себе благо. Иаков, брат Господень, писал: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать»[114] и «Чистое и непорочное благочестие есть то, чтобы призирать сирот и вдов в их скорбях».[115]

— Двоюродный брат Манфреда не имеет никакой силы над крэнком. Он не наш господин, да и Манфред не так силен, как того боялся Увалень. Когда его собственный народ бросил ему вызов из-за стогов сена, он не покарал их, как они того заслуживали, а позволил — своим слугам — решить вопрос об этом за него. Это проявление слабости. И они вернулись, его собственные ничтожные слуги, и сказали, что батраки правы. Долг обязывает их собирать сено Манфреда, но не грузить стога на телеги.

Дитрих кивнул:

— Так записано в вайстюмере. Таков обычай манора.

Крэнк забарабанил по стропилам и так низко склонился в круг света, отбрасываемый оплывающими свечами, что Дитрих подумал, что тот свалится.

— Но в следующем году из-за этого стога останутся стоять на полях, — сказал Ганс, — тогда как крепостные будут ждать в курии, чтобы разгрузить телеги. Это бессмысленно.

По губам Дитриха пробежала легкая улыбка, когда он вспомнил, какая неразбериха воцарилась в суде вслед за оглашением жюри добытых сведений.

— Мы получаем небольшое удовольствие от парадоксов. Это форма развлечения, подобно пению и танцам.

— Пению…

— В следующий раз я объясню это.

— Тому, кто правит, опасно показывать свою слабость, — настаивал Иоганн. — Если бы ваш Лангерман потребовал того же от герра Увальня, то был бы наказан.

— Я не отрицаю того, что Увалень холерик по натуре, — сухо сказал Дитрих. Не обладая настоящей кровью, крэнки не могли должным образом уравновесить свою желчь с сангвиническим темпераментом. Вместо этого у них был желто-зеленый гной; но не будучи доктором медицины, Дитрих не знал наверняка, как гной может управлять нравом. Возможно так, как Галену было невдомек. — Но не волнуйся, — сказал он Гансу, — на следующий сенокос стога сена будут погружены на телеги вновь, но батраки сделают это не из долга, а из charitas[116] — или же за вознаграждение за неурочный труд.

— Любовь к ближнему.

— Да. Стремиться к благу другого, а не своему собственному.

— Ты так делаешь — вопрос.

— Не так часто, как велит нам Господь Всемилостивый, но да, делаю. Это зачтется нам на небесах.

— Правильно ли «домовой» перевел — вопрос. Высшее существо спустилось с небес, стало вашим господином и повелело вам исполнять эту «любовь к ближнему».

— Я бы сказал по-другому…

— Тогда все сходится.

Дитрих подождал, но Ганс больше ничего не добавил. Молчание затягивалось и становилось гнетущим, и Дитрих начал было подозревать, что его невидимый гость улизнул — крэнки не обременяли себя долгими формальностями приветствия и прощания, — когда Ганс заговорил вновь:

— Я скажу одну вещь, хотя она и свидетельствует о нашей слабости. Мы — смешанный народ. Некоторые относятся к кораблю, и капитан был их господином. Капитан погиб при кораблекрушении, и ныне правит Увалень. Другие образуют школу философов, в чьи задачи входит изучение новых земель. Именно они наняли корабль. Скребун не их господин, но остальные философы позволяют ему говорить от их имени.

— Primus inter pares, — предположил Дитрих. — Первый среди равных.

— Примерно так. Дельная фраза. Я передам ему. В третьей группе — те, кто путешествует, чтобы увидеть диковинные и далекие места, места, где жили знаменитые или где случались великие события… Как вы называете подобный народ — вопрос.

— Паломники.

— Так вот. Корабль должен был посетить несколько мест ради паломников, прежде чем доставить философов к недавно обнаруженным землям. Команда корабля и школа философов всегда говорят, что в подобных путешествиях в неизвестное может и не быть возврата. «Так случалось; так случится не раз».

— Ты прав, — сказал Дитрих. — При жизни моего отца несколько францисканских ученых монахов вместе с братьями Вивальди отплыли на поиски Индии, которая, согласно карте Бэкона, располагалась совсем недалеко на запад через океан. Но с того момента, как они миновали мыс Нун,[117] о них ничего не было слышно.