Эйфельхайм: город-призрак

На День святого Аврелия[126] герр объявил, что снаряжает обоз на рынок Фрайбурга, чтобы продать вино и шкуры и купить ткани и прочие товары. С этим известием деревню охватила лихорадочная активность. Были выкачены огромные четырехколесные телеги, колеса и крепления осмотрены, упряжь починена, оси смазаны жиром. Селяне тем временем исследовали свои собственные закрома в поисках товаров на продажу и собирали партии шкур, жира, меда, медовухи и вина, как подсказывали им ум и размеры собственности. Клаус поручил Грегору везти общинный фургон.

Дитрих отыскал каменотеса на лугу — тот наблюдал за погрузкой телег.

— Посмотри внимательно, что бочонок привязан крепко, — предупредил Грегор сына. — Добрый день, пастор. У вас есть что-нибудь на продажу?

Дитрих вручил ему письмо:

— На продажу нет, а вот это нужно передать архидьякону Вилли.

Каменотес осмотрел пакет и красную сургучовую печать, на которой Дитрих оставил свой оттиск.

— Выглядит официально, — произнес каменотес.

— Всего лишь некоторые вопросы, которые я хотел ему задать.

Грегор засмеялся:

— Я думал, что вы как раз тот, у кого есть ответы! Вы никогда не идете в город с нами, пастор. Ученый человек, подобный вам, наверняка нашел бы там для себя много интересного.

— Возможно, даже слишком много, — ответил Дитрих. — Известно ли тебе, что брат Петр из Апулии однажды ответил, когда его спросили, что он думает об учении Иоахима из Флоры?

Грегор залез под днище телеги и принялся смазывать ось.

— Нет, и что же?

— Он сказал: «Меня так же мало заботит Иоахим, как и пятое колесо в телеге».

— Что? Пятое колесо? Ха-ха-ха! Ай, черт побери! — Грегор стукнулся головой о днище. — Пятое колесо! — повторил он, вылезая наружу. — Это смешно. О-ох.

Дитрих повернулся и увидел удаляющегося брата Иоахима. Он устремился было за ним, но Эверард, надзиравший за повозками поместья, поймал его за руку:

— Герр вызвал троих из своих рыцарей служить в качестве охранников, — сказал он, — но он желает, чтобы Макс возглавил отряд пеших воинов. Фалькенштайн не будет грабить обоз, идущий вниз по долине. На что ему мед — разве только подсластить свой нрав? Но возвращающийся обоз может оказаться слишком большим искушением. Все это серебро будет звенеть, словно колокол, созывающий на мессу, и его жадность может пересилить осмотрительность. Макс ушел в лазаретто. Возьмите одного из palefridi[127] герра и поезжайте за ним.

Дитрих махнул в сторону удаляющегося гостя:

— Я должен поговорить с…

— Герр произнес слово «тотчас». Спорьте с ним, а не со мной.

Дитрих не хотел отправляться с визитом к говорящим животным. Кто знает, к каким поступкам приведут их звериные инстинкты? Он бросил взгляд на солнце:

— Макс, должно быть, уже на обратном пути.

Эверард скривил рот:

— А может, и нет. Таковыми были указания герра. Никто более не имеет позволения идти туда, слава Всевышнему, чтобы общаться с… ними.

Дитрих запнулся:

— Манфред рассказал тебе, ведь так? О крэнках?

Эверард избегал смотреть ему прямо в глаза:

— Я не знаю, что хуже: встретиться с ними лицом к лицу или только представлять себе их. — Он поежился. — Да, он рассказал мне о них, и Макс, который употребляет свою голову не только на то, чтобы носить шлем, божится, что они смертны. Что до меня, то я должен снарядить обоз. Не мешайте мне. Тьерри и прочие прибудут завтра, а я не готов.

Дитрих пересек долину к конюшням, где его уже поджидал Гюнтер с прекрасным маршевым конем.

— Мне жаль, — сказал Гюнтер, — что я не могу предложить вам дженет.

Дженет, или испанская порода низкорослых лошадей, разводилась как верховая для женщин и священников и унаследовала от мулов более флегматичный нрав.

Уязвленный, Дитрих проигнорировал подставленные руки Гюнтера и взлетел в седло со стремени. Приняв поводья у изумленного maier domo, он погарцевал на коне, чтобы дать понять ему, кто тут хозяин, затем ударил пятками в бока. На нем не было шпор — надевший их простолюдин нарушил бы условия Швабского мира, — но конь усвоил урок и резво взял с места.

На дороге Дитрих пустил своего коня рысью, наслаждаясь ритмом движений животного и бьющим в лицо ветром. Давно он уже не ездил на столь прекрасном коне, и на какое-то время его мысли растворились в чистом физическом удовольствии. Но ему не следовало позволять своей гордыне одержать верх. Гюнтер мог озадачиться, как простой бедный священник научился так держаться в седле.

У Манфреда, без сомнения, были свои резоны, но Дитрих предпочел бы, чтобы он не говорил Эверарду о крэнках. Рано или поздно молва просочится наружу, но не было нужды сверлить в бадье все новые отверстия.

* * *

На том месте, где деревья были повалены, он заметил кобылу мельничихи, привязанную к пню, где Хильда оставляла пищу. Других лошадей рядом не было, но, поскольку Макс не оставил бы Хильду одну, он, должно быть, прискакал на вороном сапожника. Дитрих спешился, стреножил коня и двинулся вперед по оставленным Максом зарубкам.