Эйфория

Киона Бэнксона были воинами, властителями Сепика, еще до того, как австралийское правительство принялось наводить свои порядки, расселять деревни, раздавать их жителям участки земли, которые никому не были нужны, а недовольных бросать в тюрьмы. Мумбаньо, сами жестокие воители, рассказывали легенды о доблести киона. Поэтому Фен и хотел встретиться с Бэнксоном. Другой берег реки всегда зеленее, часто говорила она ему. Но невозможно было не завидовать чужим племенам. Пока не выложишь все аккуратно на бумагу, собственное племя кажется полной ерундой.

– Думаешь, мы встретимся с ним в Ангораме?[5] – спросила она. Они не могли таскаться следом за Бэнксоном. Они же решили ехать в Австралию. Денег хватит максимум на полгода, а только на то, чтобы обосноваться среди аборигенов, уйдет несколько недель.

– Сомневаюсь. Убежден, он сторонится правительственных контор.

Из-за скорости катера сохранять равновесие было трудно.

– Нам нужно попасть на завтрашнее судно в Порт-Морсби[6], Фен. Гунай[7] – разумный выбор.

– Ты думала, что и мумбаньо – разумный выбор, когда мы к ним отправились. – Он встряхнул кубики льда в пустом стакане. Вроде хотел что-то добавить, но развернулся и ушел к Минтону и остальным мужчинам.

– Давно женаты? – спросила Тилли.

– В мае было два года, – ответила Нелл. – Свадьба состоялась за день до нашего отбытия сюда.

– Роскошный медовый месяц.

Все расхохотались. Бутылка джина вновь пошла по кругу.

Следующие четыре с половиной часа Нелл наблюдала, как разодетые парочки пьют, задирают друг друга, флиртуют, обижают, смеются, извиняются, расстаются, вновь сходятся. Она смотрела на их юные смущенные лица, видела, как тонок слой самоуверенности и как легко он соскальзывает, когда они думали, что никто их не видит.

Время от времени муж Тилли поднимал руку, указывая на берег: двое мальчишек с сетью, сумчатая куница, мешком свисающая с дерева, морской ястреб, планирующий к гнезду, красный попугай, передразнивающий звук мотора. Она старалась не думать о селениях, мимо которых они проплывали, о домах на сваях и земляных очагах, о детях, выискивающих змей в тростниковых кровлях, чтобы ловко пригвоздить их копьем. Народности, которые ускользали из рук, племена, о которых она никогда не узнает, слова, которых не услышит; опасение, что, возможно, прямо сейчас она проплывает мимо того самого народа, который должна была исследовать, людей, чей дух могла бы высвободить, открыть всему миру, а они освободили бы ее дух, – людей, чья жизнь была ей интересна и понятна. А вместо этого Нелл наблюдала за белыми колонизаторами и за Феном: как он нападал на них, жестко критикуя их работу и тут же переходя к обороне, едва начинали расспрашивать о его собственной; как время от времени он подходил к ней, но лишь для того, чтобы бросить пару резких слов, и внезапно удалялся. Фен проделал этот номер раза четыре или пять, сваливая на нее собственное разочарование, не осознавая, что творит. Он все еще не мог ей простить желания сбежать от мумбаньо.

– А он симпатичный, ваш муж, – заметила Эва, когда ее никто не мог услышать. – Держу пари, в костюме он неотразим.

Катер замедлил ход, в закатном свете вода отливала лососево-розовым, и вот они на месте. Трое мальчишек в белых штанах, голубых рубахах и красных бейсболках выскочили из здания Ангорам-клуба, чтобы пришвартовать катер.

– Осторожно! – рявкнул на них Минтон на пиджине. – Тихо-тихо.

Между собой мальчики говорили на своем языке – скорее всего, на тавэй. С пассажирами, сходящими на берег, они поздоровались: “Добрый вечер”, – с отчетливым британским акцентом.

Ей стало любопытно, насколько глубоко их знание английского.

– Как вам сегодняшний вечер? – спросила она самого старшего из мальчиков.

– Все хорошо, благодарю, мадам. – Свободной уверенностью и готовностью улыбнуться в любой момент он напомнил ей мальчиков-охотников анапа.

– Сегодня сочельник, я слыхала?

– Да, мадам.

– Вы празднуете Рождество?

– О да, мэм.

Миссионеры добрались и до них.

– И какого подарка ты ждешь? – спросила она второго мальчика.

– Сеть, мэм. – Он старался отвечать коротко и бесстрастно, как старший, но не сдержался: – Такую же, как досталась моему брату в прошлом году.

– И первым делом он поймал меня! – радостно выкрикнул самый маленький.

Все трое рассмеялись – зубы у них были белоснежными. У большинства мальчишек мумбаньо к этому возрасту уже недостает многих зубов, сгнили или выбиты, а те, что остались, в алых пятнах от бетеля, который они непрерывно жуют.

Едва старший мальчик начал рассказывать историю про сеть, Фен окликнул ее с трапа. Белые парочки, уже сошедшие на берег, кажется, посмеивались над ними – над женщиной в замызганных мужских шароварах, пытающейся беседовать с туземцами, над сухопарым угрюмым бородатым австралийцем – который, может, и неотразим, если его приодеть, а может, и нет, – волочащим, спотыкаясь, семейное барахло и зовущим свою жену.

Нелл пожелала мальчикам счастливого Рождества, что их позабавило, и они пожелали ей того же. Она бы предпочла усесться рядом с ними прямо тут, на мостках, и проболтать весь вечер.