Эйгер Дименсо. Петля

Исключением из правил всегда был брат Теодор Дименсо, отказавшийся от дарованных династией привилегий, избравший собственный путь. Отслужив во флоте, затем выучившись, он открыл клинику, и тогда уже будучи уважаемым психиатром нередко помогал разыскивать опасных преступников как в море, так и на суше. А располагая точными характеристиками кораблей он был в состоянии рассчитать подходящее место для перехвата беглеца в море. Уважение, со стороны династии, к Теодору лишь неуклонно росло. Выйти за рамки привычных семье и там добиться успеха…

Этим грезил каждый в династии Дименсо превознося его имя наравне великих прадедов, оставивших на зависть всем прекрасное наследие.

Эйгер никогда не планировал умирать, если это не входило в его планы. Как и все на свете он наивно думал жить вечно. Богатство, компания и известность династии этому благоволила. Душа радовалась о мысли о подарке, подготовленном для новобрачных, которому позавидовали бы все присутствующие. Алли, его жена, предложила Эйгеру, пригласить его троюродною сестру Марселлу Таусир чтобы та сыграла свадьбу с Ансезо Равенфорцем в их чудесной усадьбе: с холма открывался невообразимый вид на пролегающий от горизонта к горизонту горный хребет, а его пики, затянутые кольцами-облаками, пылали сладким золотом с каждым новым восходом дня. Усадьбу окружали аллеи и вереницы кустарников, ротонды и беседки, а центром регулярного парка был модернистский особняк с сочетанием белого камня и серого ригельного кирпича. Горная река, проходящая практически через самый центр усадьбы, завершала образ изысканного аристократичного убежища от городской суеты, наполняя природу разливающейся чистотой горного хрусталя. Место достойное чтобы о нём писали картины.

Ничто не предвещало беду кроме частых доджей в это время года.

Эйгер корил себя, что так поздно заказал свадебный подарок отчего тот пришёл чуть ли не под самое начало тожества. Глупо получилось. Сделай он это ранее и ему не пришлось бы унижаться, опаздывая к себе, прокручивая в голове, снова и вновь, с десяток извинений, но был непреклонен в мысли, что подобный презент – без сомнения умерит пыл. Как и сгладит любую досаду.

И если бы кто у него спросил: что может быть хуже вида мертвеца? «Вываленные кишки. Только свои» – подумал бы Эйгер Дименсо. И не оставил борзого незнакомца без внимания, оставив на его лице свежую печатку в виде развивающихся парусов. Но такой ответ – был бы ложью самому себе. Ему было что терять. И Эйгер мог потерять куда больше, если бы он уже оказался дома.

Вся его жизнь потеряла смысл, когда он ступил на тихую мостовую. В пасмурной тиши шелеста ветра и стрёкота одиноких сверчков, карета безмолвно покатила прочь, оставив позднего визитёра на пороге своей усадьбы, вернее сказать – судьбы истязательницы.

Всё что ему оставалось это обойти кованную арку, пройти по уютной прогулочной аллее засаженную четыре десятка лет назад рядами стройных лиственниц, представшими сейчас высокими как мачты лайнеров. В воздухе помимо вяжущей чистоты хвои витало что-то неспокойное: всеостанавливающая тяжесть надвигающейся скалы внушая Эйгеру с этого пути незамедлительно сойти. Эта была сила превосходящая жизнь. Сила, гонящая его прочь. Но он не мог ощутить ничего кроме захвативший его разум боли, быстро переросшей в шок. Сила отступала, но напоследок взывала, просила, не приближаться.

Эйгер сделал шаг переступив ощущение неизвестности, таким он определил оберегающее его чувство, но об этом он бы никогда в жизни не догадывался.

Впервые Дименсо оказался сам по себе.

Его родные, друзья, гости и слуги – их обезображенные тела лежали по аллее на пути от особняка, в лучах полночной вечной разлуки. Словно застывшие на небе отражения погибших звёзд.

Эйгер желал прогнать одержимое его наваждение: «Это не может быть. Я сплю. Наверно в пути отрубился». Но словно запоздалый гость, которого забыли пригласить, а то и не гость вовсе, заявился на свадьбу чтобы устроить резню и прямо сейчас, разум Эйгера охватил холод, тело прошибло насквозь словно угодив в звероловную яму, боль парализовала тело болью, когда Эйгер делает новый шаг.

Его пугала мысль вглядываться в лицах мёртвых, ещё недавно разделявших общую радость, чтобы узнать в них ему дорогих людей, что их уже нет.

В нежном, тёплом, мягком свете керосиновых фонарей, тела не могли казаться мёртвыми, но их дорогие наряды трепетали на ветру, словно кладбище прибившихся к скалам кораблей: искорёженные остова, переломленные мачты, разодранные паруса; кровавый свет сверкал равнодушными остывшими бликами утопленных в крови драгоценных камней – символы власти над остальным миром.