Эйгер Дименсо. Петля

Аллиейра – воплощение его жизни, а её красота как эталон в искусстве: её тело обтягивало сложное платье с тысячей золотых перьев, отчего легко можно спутать с кольчугой. В лунном свете она, как воплощение мира, сверкала подобием остывшего феникса. Невероятно красивую, словно наполовину застрявшую в кошмарном сне: порез пришёлся с левой стороны, отсеча руку, вырвав рёбра и лёгкое. Удар достиг сердца разорвав на части, на полоски мышечных лоскутов, в другой жизни наделяющее прекрасной возможностью жить, любить и быть любимой. Вместе творить.

Эйгер упал на колени, подтянул Аллиэйру обхватив под плечи, обнял, горячо и больно прижимая к себе. Её платье звенело тихим металлическим шорохом, как в восхищенном экстазе перебирая золотую цепочку в руках, только усиленно в сто крат. Из глаз его жаром сочилась скорбь вперемешку с восходящим гневом, чарующий теплотой о былой любви. Сквозь остывшие кусточки стали, прикосновение просачивалось, согревая плоть.

В эти минуты Эйгер Дименсо отчаянно желал, чтобы его душа, его мир, его будущее, Аллиэйра, вернулась.

Слушая собственное дыхание, всего чего сейчас ему не хватало, это ощущения, второго бьющегося сердца рядом со своим.

Посадив её поудобнее Эйгер так и, уснул в обнимку с трупом любимой, так и не узнав какой монстр такое сотворил.

Часть 2.

А теперь всё с самого начала.

Эйгеру снился тревожный сон, наполненный ужасами страданий, навечно запечатленными в мёртвой плоти: всё начинается после какого-то рутинного события на пути к дому. По прибытии: известный ему мир оказывается уничтожен. Серые лица, каменный взгляд, изодранные дорогие костюмы пропитанные дорогими парфюмом и кровью. Немые жесты, застывшие в последнем движении. Разбросанная мебель, драгоценности и подарки. Затаившаяся в ночи тишина. Немой мотив. Неизвестный монстр. Кошмар.

Ракурс меняется и перед Эйгером предстаёт иная картина: его находят мёртвым в прибывшем экипаже. Крови не много. На горле один аккуратный надрез. Лице озарено улыбкой счастья: в этом сне воплотилась его мечта – один он в обмен на судьбы других, даруя дорогим друзьям и родным долгую жизнь.

Вдруг по ветру разносится голос кристальной чистоты, сравнимый лишь со свежестью леса в подножии седых, всеми забытых, клыкастых гор: как смерч – наполненный энергий грома, буря – дарующая жизнь, цунами – пробирающей силой гроз. Голос трагически пел. Тоскливо жалел. Тянул раскатами грома – с триумфом рокотал:

«В первый раз ты сгораешь душой,

Мир угасает нежданно угасшей свечой,

Одна за другой, одна за другой – тобой.

Во второй – сея в сознании мрак,

Память сгорает внутри,

Оставляя вечность на муки,

Вечный покой тебе в руки.

Но вновь согретый мечтой,

Ты сделаешь шаг на встречу истоку,

Ты будешь гореть, пока не выйдет весь срок,

Отведенный тебе рукой роковой,

Отпустив тревогу.

В третий – ярко пылает бренная плоть слагая метели созвездий:

Угрызения совести – заблуждение слабых,

Твой дух вознесётся над миром,

Следуя за болью слабых.

И вспыхнешь могуществом звёзд всех расцветших,

Отражением будущих и прошедших,

Мощью тьмы рецессивной:

Ждёт тебя – вечный бой,

Обещая вечный покой.

Ты – стихия величия,

А мир лишь – иллюзия страха,

Преследуя тебя он – обернётся прахом.

Таков наш мир.

Великий. Иной. Твой».

Трепет грома проник в сознание Эйгера посеяв, словно вкусив, энергию иной полярности или масштаба. Как цвет из иных реальностей, но впитавший энергию каждого, и проникшей сквозь сон отчего мир выворачивая разрывает отражая все потаённые страхи ставшие пугающей реальностью: их тела, всех тех, кого Эйгер знал и дорого любил, вплетены в гигантскую паутину алых кристаллов, разорванных миров. От хозяина, ткача судеб, ни следа. В самом центре горит силуэт его Аллиэйры. Растерзанной. Мёртвой. От едва уловимых движений, порождаемых каплями крови, паутина рябит, ослепляя бликами, пока из разрозненных фрагментов многих миров, не начитает просачиваться громадная тень.

Эйгер опасливо прикинул, не мог ли он сам (когда-нибудь) оказаться этим пауком.

Телефонный звонок разрезал влажный воздух прогнав сон как пугливую мошку.

Эйгер с трудом расцепил руки, они прилипли, как и его костюм: в его руках оказалось что-то очень чуждое, твёрдое и холодное, словно это его удерживали всё это время, вытягивая остатки жизни. Сделав усилие, он освободился, оставив тело вместе со своей душой. Её уже было не вернуть. Смотреть на то, чем была Аллиэйра причиняло жгучую боль, вернее, от мысли взглянуть на любимую вновь.

Эйгер оглянулся, словно проснувшись на яви, оказавшись в доселе неизвестном ему мире.

Те же горы, леса, усадьба и небеса, но мир вокруг оказался мрачным, бесцветным, лишенным радости, и тех, кого Эйгер никак не мог потерять.

Моросил слабый дождь.

Моросил. Набирая силу.

Мрачный трезвон из чрева особняка сотрясал тишину, казалось, что он вот-вот поднимет даже мёртвых, настоятельно напоминая о себе металлическим истошным стоном.

Эйгер был уверен, кто-то озаботился пропажей родных, звонит, и звонит, лишь чтоб убедиться, что всё хорошо, услышать матушку, отца, спросить когда вернуться домой.

«Что же я им скажу».