Эйхман в Иерусалиме. Банальность зла

Как бы там ни было, в связи с масштабом и срочностью задачи Эйхман прибыл в Будапешт в марте 1944 года со всей своей командой, собрать которую было несложно, так как в другом месте она свою работу выполнила. Он отозвал Вислицени и Брюннера из Словакии и Греции, Абромайта из Югославии, Даннекера из Парижа и Болгарии, Зигфрида Зейдля с его поста начальника лагеря Терезин, а из Вены вызвал Германа Круми, который стал его помощником в Венгрии. Из Берлина прибыли самые важные фигуры его организации: Рольф Гюнтер, ставший его первым заместителем; Франц Новак — ответственный за депортации; и Отто Гюнше — его консультант по вопросам права.

Таким образом, когда пришло время организовывать в Бухаресте штаб-квартиру, особая оперативная зондеркоманда Эйхмана (Sonderdnsatzkommando) состояла из десяти сотрудников и нескольких специалистов по делам конфессий.

Сразу же по прибытии Эйхман и его люди пригласили еврейских лидеров и стали убеждать их создать еврейский совет, через который они могли бы отдавать приказы и которому, в свою очередь, они передавали абсолютную юридическую власть над всеми евреями Венгрии. В данное время и в данном месте это была задача не из легких. То было время, когда, по словам папского нунция, «весь мир уже понимал, что на практике означает "депортация"»; более того, будапештские евреи имели «уникальную возможность разделить судьбу европейского еврейства. Мы были отлично осведомлены о том, что делают айнзацгруппы. Мы знали более чем достаточно об Освенциме», — как признал в своих показаниях на Нюрнбергском процессе доктор Кастнер. Определенно требовалось нечто большее, чем якобы имевшиеся у Эйхмана «гипнотические спо-собности», чтобы убедить кого-то, что нацисты будут уважать святое различие между «мадьяризированными» евреями и евреями с Востока; искусство самообмана должно было достичь вершины мастерства, чтобы лидеры венгерских евреев поверили, что «этого не может случиться здесь» — «Как можно высылать евреев Венгрии за пределы Венгрии?» — и продолжали в это верить, в то время как реальность веру опровергала.

Как это удалось сделать, стало понятно по одному из наиболее примечательных в своей нелогичности заявлений, которые прозвучали со свидетельского места: будущие члены Центрального еврейского комитета (так еврейский совет назывался в Венгрии) услышали от соседей из Словакии, что Висли-цени, который вел сейчас с ними переговоры, охотно берет деньги, но они при этом знали, что, несмотря на взятки, он «депортировал всех евреев из Словакии…» Из чего господин Фрейдигер сделал вывод: «Я понял, что необходимо искать пути и способы налаживания контактов с Вислицени».

Самый выдающийся фокус Эйхмана на этих сложных переговорах состоял в том, чтобы заставить противоположную сторону поверить, будто он и его люди — коррупционеры. Президента еврейской общины, гофрата и члена тайного совета Хорти Самуила Штерна обхаживали очень искусно, и он согласился возглавить еврейский совет. Он и другие члены совета почувствовали, что все идет по оговоренной схеме, когда им предложили сдать пишущие машинки, зеркала, дамское белье, одеколон, оригиналы картин Ватто и восемь фортепьяно — семь из которых они с благодарностью отдали лично гауптштурм-фюреру Новаку, который пошутил: «Но, господа, я не собираюсь открывать музыкальный магазин, я просто хочу поиграть на фортепьяно». Эйхман лично посетил еврейскую библиотеку и еврейский музей, убеждая каждого, что все принимаемые меры временны. И коррупция, которую вначале разыгрывали как ловкий ход, скоро стала настоящей, хотя формы ее были не теми, на которые рассчитывали евреи.