Эйна из Третьей зоны

– Ну что вы, Наставница Фламия! Как вы могли такое подумать! Я сама его дала Эйне. Рисовать ведь только она умеет. Вот я и подумала: пусть потренируется на асфальте, пока мы гуляем. Ей это для школы пригодится.

Наставница Фламия непонимающе захлопала глазами. От Валиты она такого не ожидала! Как, впрочем, и я.

– Ну тогда… Так и быть, я тебя прощаю! Только рисунки эти сотрите немедленно!

– Слушаюсь, Наставница Фламия! – весело согласилась Валита и начала энергично тереть подошвой ботинка мой рисунок.

Я пихнула Сару в бок: мол, давай, присоединяйся! Стирай рисунок! Валита хмыкнула и подмигнула нам:

– Видите, как с ней легко! Попросил прощения, признал свою вину – и никакого изолятора.

Мы с Сарой переглянулись: вряд ли Наставница Фламия могла бы нас так легко простить. Но Валите ничего не сказали. Кажется, теперь у нас есть могущественная защитница.

Глава 5. Второй враг тоже сдаётся

В приюте мне больше ничего не грозило: когда Валита заступилась за нас с Сарой на прогулке, все остальные поняли, что мы теперь под её защитой. Валиту все боялись, никто бы не посмел обращаться плохо с теми, кто ей нравится. Я и сама не ожидала, что расположение Валиты так сильно облегчит мою жизнь! Даже Наставница Фламия больше не цедила сквозь зубы «как ты мне надоела», когда я приходила попросить вечернюю смену вместо утренней. А ведь я причиняла ей больше всего хлопот.

Она меня невзлюбила с первого дня, как только увидела мои документы. Я тогда ещё не понимала, почему. Мне потом тётушка Марта объяснила: это из-за родового номера. Мой дедушка по папе получил номер в первой десятке тысяч, а это считалось почётным, такие семьи в нашей зоне уважали. Это не давало мне никаких поблажек, однако Наставница Фламия считала это несправедливым: убогой сиротке вроде меня достался номер из четырёх цифр, а ей, уважаемой опытной сотруднице – из пяти.

Но была и другая причина для недовольства: моя учёба в школе. Мне постоянно требовалось особое расписание. Да ещё и эти письма от директора школы, где он приказывал освободить меня от некоторых обязанностей, чтобы я могла каждое утро уходить из приюта на несколько часов! Конверты с государственной печатью приносил официальный курьер, элегантный молодой человек в отглаженном форменном костюме. Ослушаться директора школы Наставница Фламия не могла: тогда он пожаловался бы на неё в Комитет защиты детства, а оттуда прислали бы проверяющих. И мало ли что они нашли бы! Хоть Наставница Фламия и твердила, что у неё в приюте все законы и правила соблюдаются до мельчайших деталей, среди воспитанниц ходили разные слухи. И про одежду, которую нам слишком редко меняли. И про паёк, который иногда казался чуть-чуть урезанным.

И вот теперь из-за какого-то глупого письма, придуманного от злости, я освободилась от пристального внимания Наставницы Фламии. Раньше она всё время искала, к чему бы придраться и за что меня наказать, а сейчас словно забыла обо мне. Перестала меня замечать, как будто я больше не существовала.

Однако перемены к лучшему случились и в школе! Прошло два дня после того, как я подсунула первое письмо Большому Тугану. Я медленно плелась по улице: завтрак в то утро оказался холодным, я проглотила безвкусную кашу, сунула в карман кусок хлеба, залпом выпила кисловатый витаминный напиток и вышла из приюта раньше, чем обычно.

Улицы нашего города выглядят неплохо только днём, когда появляется солнце. А по утрам, под тяжёлым задымлённым небом, картина кажется унылой и безрадостной: обшарпанные закопчённые дома, замусоренные улицы, угрюмые редкие прохожие в одинаковых серых робах. На стенах и заборах висят клочья старых объявлений о приёме на работу, поверх – криво наклеенные новые листки.

Чтобы убить время, я замедлила шаг и прямо на ходу пыталась читать, что там написано. На многих листках буквы казались бледными, неаккуратными, а текст – скучным. Там говорилось, что за хорошую работу можно добиться перевода с одного предприятия на другое, и указывались фабрики, на которых нужны новые сотрудники. Иногда упоминались и другие вакансии: сторож, дворник, гардеробщик. Но некоторые объявления бросались в глаза: плотная белая бумага, яркие краски. И везде – слово «Биржа» наискосок.

В школе мы изучали древнюю историю, там тоже были биржи. Но вряд ли они у нас такие же, как раньше. В центре города, прямо на главной площади, стоит высокое здание. Вывески на нём нет, но все называют его биржей. Правда, для чего она нужна, никто толком не знает. Пока я шла, повернув голову к забору и рассматривая объявления, меня заметил Большой Туган. Он, как всегда, пришёл в школу первым и стоял на крыльце.

Я обречённо остановилась перед нижней ступенькой и приготовилась красиво падать. Большой Туган спустился по лестнице, но не толкнул меня, а почему-то поздоровался:

– Привет! Ты вроде Эйна, да?

– Вроде да.

– Из приюта? И как там у вас – в школу кто-нибудь ходит, кроме тебя?

– Нет, только я.

– А другие что – вообще, что ли, читать и писать не умеют?

– Конечно.