Лоренц его подход принял. Пуанкаре — не совсем. В 1912 году на лекции в Лондонском университете он говорил: «Каково же будет наше отношение к этим новым представлениям?.. Теперь некоторые физики хотят принять новое условное соглашение. Это не значит, что они были вынуждены это сделать; они считают это новое соглашение более удобным, вот и всё». Физик Луи де Бройль: «Еще немного, и Анри Пуанкаре, а не Альберт Эйнштейн, первым построил бы теорию относительности во всей ее общности, доставив тем самым французской науке честь этого открытия… Однако Пуанкаре так и не сделал решающего шага и предоставил Эйнштейну честь разглядеть все следствия из принципа относительности и, в частности, путем глубокого анализа измерений длины и времени выяснить подлинную физическую природу связи, устанавливаемой принципом относительности между пространством и временем. Почему Пуанкаре не дошел до конца в своих выводах?.. Пуанкаре, как ученый, был прежде всего чистым математиком… Пуанкаре занимал по отношению к физическим теориям несколько скептическую позицию, считая, что существует бесконечно много логически эквивалентных точек зрения и картин действительности, из которых ученый, руководствуясь исключительно соображениями удобства, выбирает какую-то одну. Вероятно, такой номинализм иной раз мешал ему признать тот факт, что среди логически возможных теорий есть такие, которые ближе к физической реальности…» Физик А. Н. Петров: «Склонность ума к „номиналистическому удобству“ помешала Пуанкаре понять значение идеи относительности (заложенной в его же принципе относительности) во всей ее грандиозности».
Нет, непонятно, вы нам на пальцах объясните, какая разница между Эйнштейном и Пуанкаре… Хорошо, вот пример из понятной, человеческой области. Биологи знают, что лишь четверть взрослых землян — северные европейцы в основном — могут пить молоко, так как в их кишечнике вырабатывается лактаза, фермент для усвоения молока, и что мутация, заставляющая организм производить лактазу, появилась в Европе 9–10 тысяч лет назад в период распространения скотоводства, и закрепилась эта мутация благодаря открытому Дарвином естественному отбору: пьющие молоко мутанты получили выгоду, так как для них стало больше доступной еды. Так вот, генетики объясняют наше умение пить молоко именно законом естественного отбора. А если бы они объясняли его тем, что таковы свойства эфира, в котором мы живем, или что так повелел Й’уухоо с планеты У-532, то это была бы позиция раннего Лоренца; и если бы они говорили: «Да черт его знает, сыграл ли тут роль естественный отбор, или эфир, или Й’уухоо, примем любое, что нам кажется удобнее» — это была бы позиция Пуанкаре.
И все же Эйнштейн, конечно, поступил бестактно, не сославшись в своей работе на Пуанкаре и Лоренца. Пайс с его слов пишет, что он их поздних работ просто не читал, да и ранние — не все. Он вообще давал в своих работах мало ссылок (тот же упрек предъявляли и Менделееву с Дарвином). Картер и Хайфилд: «Эйнштейн либо не отдавал себе отчета, что следует платить дань уважения предшественникам, либо, по его мнению, их работы были настолько широко известны, а он пошел настолько дальше них, что указывать источники бессмысленно». Пайс приводит отрывок из предисловия к одной эйнштейновской статье: «Представляется естественным, что последующее могло быть уже частично выяснено другими авторами раньше; однако… я позволил себе отказаться от весьма затруднительного для меня просмотра литературы». Пайс: «Я в этих словах вижу лишь радостный задор, абсолютную уверенность в себе и полное отсутствие такта».
Надо заметить, что от этой своей черты Эйнштейн нередко страдал и «открывал» что-нибудь давно открытое другими. Из интервью журналу «Америкэн мэгэзин», июнь 1930 года: «Чрезмерное чтение после определенного возраста отвлекает ум от творчества. Любой человек, который слишком много читает и использует свои собственные мозги слишком мало, становится ленив в мышлении, как человек, который проводит слишком много времени в театрах, довольствуясь пьесами вместо того, чтобы жить собственной жизнью».