Эйнштейн

Эльза была очень похожа на него внешне, но что у молодого мужчины красота, то у молодой женщины — тяжеловесность, так что красива она не была. Ему она показалась — по контрасту с женой — образцом уравновешенности, веселья и доброты. На самом деле она была еще большей «семьянинкой», чем Милева, обожала вить гнездо, опекать, заботиться: с одной стороны, это то, что нужно занятому мужчине, которому неохота заниматься бытом, с другой — привязанность такой женщины может быть утомительна и сулила Эйнштейну именно то, чего он боялся, ту «влажную», навязчивую близость, к которой он не был приспособлен. Она не была ему ровней по интеллекту: в их переписке он упоминает о своих научных делах как служащий («нынче я сдал квартальный отчет») и ничего с ней не обсуждает. Но он, кажется, разочаровался в умных женщинах. Эстер Саламан вспоминала, как он сказал ей: «Очень немногие женщины обладают творческими способностями. Будь у меня дочь, я бы не хотел, чтобы она изучала физику. Я рад, что моя жена ничего не смыслит в науках. Моя первая жена их знала». Он устал от Милевы, а внешнее спокойствие Эльзы ввело его в заблуждение: он вообразил, что она самодостаточна.

Когда он уехал, она ему сразу написала (по договоренности он уничтожал ее письма); он отвечал 30 апреля: «За эти несколько дней я очень полюбил Вас и привязался к Вам, как мне ни трудно в этом признаться… Тот, кто никогда не был обманут ложью, не знает, что такое счастье… Когда я думаю о плохих отношениях между моей женой, сестрой и матерью, я должен с огорчением признаться, что все трое не отличаются сердечностью и отзывчивостью. Но я должен кого-то любить, иначе это будет жалкое существование. „Кто-то“ — это Вы, и Вы ничего не можете с этим поделать. Я не спрашиваю у Вас разрешения. Я один правлю в царстве теней, в мире своего воображения, или, во всяком случае, я воображаю себе, что это так». («Кем-то» могла, видимо, также стать сестра Эльзы Паула, так как он объясняет Эльзе, что с той «ничего не было»: «Она была молодой девушкой, и она меня поощряла. Все остальное — игра воображения».)

Денис Оверби: «Он был безнадежный романтик, он жил ожиданием. Он всегда стремился к тому, чего не имел. Он всегда мечтал об идеальной жизни с какой-то женщиной, а ту, с которой жил, едва мог терпеть… его манил идеал, совершенство». Трудно с этим согласиться: так любого мужчину, у которого было больше одной женщины, можно назвать романтиком. Все кажется обыденнее: мужчина, у которого в семье все наперекосяк, встречает женщину, которая с ним мила, участлива, не устраивает сцен, поощряет его ухаживания; и поскольку он в глубине души сентиментален, ему надо, чтобы его пожалели и приголубили (он жалуется Эльзе на отсутствие «сердечности и отзывчивости» не только у жены, но и у сестры с матерью); и она богата, элегантно одета, и он видит лишь ее парадную сторону… Другой вопрос, почему Милеву, которую он разлюбил, когда она превратилась в «клушу», решил поменять на такую же «клушу», только куда менее интеллектуальную? Не надо быть Эйнштейном, чтобы предсказать: с таким X уравнение брака не сойдется. Но она тогда казалась ему не «клушей», а человеком сильным, уверенным, и он ведь не собирался на ней жениться, и, наконец, она ему в нужный момент «подвернулась» — ищешь не там, где потерял, а под фонарем…

Она в своем письме его ловко поддела, намекнув, что он под каблуком у жены, — он встрепенулся: «Как Вы могли так обо мне подумать! Я вполне самостоятельный мужчина и надеюсь Вам это доказать». Однако через неделю он одумался и 7 мая писал ей: «Я не могу выразить, как я Вас жалею и как бы мне хотелось стать кем-то в Вашей жизни. Но если мы уступим нашим чувствам, это сильно осложнит нам жизнь и принесет много горя». А 21 мая заявил, что пишет ей в последний раз: «Если мы с Вами слишком сблизимся, из этого не выйдет ничего хорошего ни для нас, ни для наших близких… Когда я говорю Вам это, то не из жестокости или из недостатка чувств, но потому, что, подобно Вам, несу свой крест, ни на что не надеясь». Но такой мазохизм ни к чему хорошему обычно не приводит; по воспоминаниям второй жены Ганса Альберта, Элизабет, Ганс именно в том мае понял, что отношения между родителями испортились. (А Бор, уже ассистент-профессор Копенгагенского университета, в 1912 году женился на Маргарет Нерлунд, сестре своего товарища, и прожил с ней всю жизнь счастливо и родил шестерых сыновей, один из которых стал известным физиком…)

25 июля Эйнштейны (и с ними Штерн) уехали в Цюрих. Там все было так привычно, и старые друзья так рады, и Милева повеселела, и дети тоже, и, кажется, в семье наступило затишье. 10 августа сняли квартиру в доме 116 по Хофштрассе, а уже 16-го Эйнштейн писал Хопфу: «С тяготением все обстоит великолепно. Если это не иллюзия, то я нашел наиболее общие уравнения».