Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная

Публичный обмен любезностями, ставший следствием антирелятивистского собрания, подогрел интерес к предстоящему годичному собранию немецких ученых, которое должно было состояться в конце сентября на бальнеологическом курорте Бад-Наухайм. Эйнштейн и Ленард планировали на нем присутствовать, и в конце ответа газете Эйнштейн предложил именно там публично обсудить теорию относительности. “Каждый, кто осмелится предстать перед лицом научного собрания, может высказать здесь свои возражения”, – заявил он, бросая перчатку Ленарду.

На время недельного собрания в Бад-Наухайме Эйнштейн остановился у Макса Борна, жившего во Франкфурте в 20 милях от курортного городка, куда они каждый день ездили на поезде. Решающий поединок, в котором, как предполагалось, примут участие и Эйнштейн, и Ленард, состоялся во второй половине дня 23 сентября. Эйнштейн забыл взять что-нибудь, чем можно было бы писать, поэтому он одолжил карандаш у своего соседа и приготовился делать заметки во время выступления Ленарда.

Председательствующим был Планк, и только благодаря его авторитету и увещеваниям персональных нападок удалось избежать. Возражения Ленарда, касающиеся теории относительности, были во многом сходны с теми, которые высказывали другие люди, не занимающиеся теорией. Она строится скорее на уравнениях, а не на наблюдениях, сказал Ленард, и “с точки зрения любого ученого грешит против здравого смысла”. Эйнштейн ответил, что со временем меняется “кажущееся очевидным”. И это справедливо даже для механики Галилея.

Это был первый раз, когда Эйнштейн и Ленард встретились лично, но они не пожали друг другу руки и не разговаривали. И хотя в официальном протоколе собрания это никак не было отмечено, похоже, в какой-то момент Эйнштейн потерял самообладание. “Эйнштейна вывели из себя и вынудили ответить язвительно”, – вспоминал Борн. А через несколько недель в письме Борну Эйнштейн уверял, что он “никогда больше не позволит себе опять так волноваться, как в Наухайме”²³.

Наконец усталому Планку удалось закончить заседание шуткой, без кровопролития. “Поскольку теория относительности, к сожалению, не позволяет нам продлить абсолютное время настолько, чтобы его хватило на это заседание, – сказал он, – я вынужден его закрыть”. На следующий день газеты вышли без броских заголовков, а антирелятивистское движение на какое-то время ушло в тень²⁴.

Что касается Ленарда, он дистанцировался от исходной, достаточно странной группы антирелятивистов. “К сожалению, Вейланд оказался проходимцем”, – сказал он позднее. Но антипатию к Эйнштейну Ленард не преодолел. После собрания в Бад-Наухайме его атаки на Эйнштейна и “жидовскую науку” становились все более резкими и антисемитскими. Он стал поборником создания Deutsche Physik – “немецкой физики”, очищенной от еврейского влияния, примером которого для него была теория относительности Эйнштейна с ее абстрактным, теоретическим, неэкспериментальным подходом и духом (по крайней мере для него) релятивизма, отрицающего абсолют, порядок и достоверность.

Через несколько месяцев, в начале января 1921 года, эту тему подхватил неприметный мюнхенский партийный функционер. “Наука, являющаяся нашей национальной гордостью, в настоящий момент направляется иудеями”, – написал Адольф Гитлер в пылу газетной полемики²⁵. Отголоски этой полемики пересекли Атлантику. В апреле того же года в еженедельнике Dearborn Independent, принадлежавшем известному антисемиту автомобильному магнату Генри Форду, вышла статья, кричащий заголовок которой занимал почти всю первую страницу. “Эйнштейн – плагиатор?” – с осуждением вопрошала газета²⁶.

Эйнштейн в Америке. 1921 год

Весной 1921 года произошло уникальное в практике мировой науки событие, первопричиной которого стала слава Альберта Эйнштейна как всемирно известного ученого и подающего надежды сиониста. Такого еще не было нигде и никогда: триумфальная поездка по Восточному побережью и Среднему Западу Соединенных Штатов обернулась чем-то вроде массового умопомешательства, а лестным статьям в прессе могла бы позавидовать даже совершающая турне рок-звезда. Мир никогда не видел, да, наверное, уже не увидит столь популярного ученого, звезду первой величины в науке, человека, который одновременно был олицетворением гуманистических ценностей и живым пророком для евреев.

Вначале Эйнштейн считал, что его первая поездка в Америку – это способ заработать деньги в твердой валюте для поддержки семьи в Швейцарии. “От Принстона и Висконсина я потребовал 15 тысяч долларов, – сказал он Эренфесту. – Это, возможно, отпугнет их. Но, если они заглотят наживку, я куплю себе экономическую независимость, а это не то, на что можно начихать”.

Американские университеты на крючок не попались. “Я потребовал слишком много”, – рапортовал Эйнштейн Эренфесту²⁷. Поэтому в феврале 1921 года у него были готовы другие планы на весну. Он собирался послать статью на Третий Сольвеевский конгресс в Брюсселе и по просьбе Эренфеста прочесть несколько лекций в Лейдене.