Эйнштейн гуляет по Луне. Наука и искусство запоминания.

Одной из многочисленных загадок памяти является то, почему страдающий амнезией человек, как Е.Р., не забывает, когда атомная бомба была сброшена на Хиросиму, но не помнит ничего со времен падения Берлинской стены. По тем же неведомым причинам самые свежие воспоминания размываются в первую очередь, а отдаленные сохраняют четкость. Этот феномен, который называют законом Рибо в честь открывшего его французского психолога XIX в., распространяется также на пациентов с болезнью Альцгеймера, что позволяет сделать глубокий вывод о том, что наши воспоминания не статичны. Каким-то образом, когда наши воспоминания стареют, они меняются. Каждый раз, когда мы думаем о воспоминании, мы загоняем его все глубже в сеть других воспоминаний и таким образом делаем его более стабильным и менее подверженным вытеснению.

Но в ходе этого процесса мы также преобразуем воспоминание, меняем его форму—иногда до такой степени, что наши воспоминания о каком-то событии содержат лишь бледное подобие того, что произошло на самом деле. Неврологи лишь недавно начали наблюдать за этим процессом, происходящим внутри нашего мозга, но психологи уже давно осознали разницу между старыми и новыми воспоминаниями. Зигмунд Фрейд первым отметил любопытный факт: старые воспоминания чаще всего всплывают такими, будто какой-то сторонний наблюдатель записал их на камеру, тогда как свежие воспоминания чаще всего являются нам «рассказанными» от первого лица, увиденными нашими же глазами. Все происходит так, будто со временем произошедшее с нами становится просто произошедшим. Или будто мозг превращает события в факты.

Как этот процесс происходит на уровне нейронов, остается загадкой и по сей день. Одной из популярных гипотез является то, что наши воспоминания мигрируют. Гиппокамп отвечает за формирование воспоминаний, а содержание их хранится на складе долговременной памяти в неокортексе. Со временем, когда к ним возвращаются и усиливают их, воспоминания укрепляются так, чтобы их невозможно было стереть. Они укореняются в сети корковых связей, что позволяет им существовать независимо от гиппокампа. Таким образом, возникает интригующий вопрос: были ли воспоминания Е.Р, о событиях, произошедших после 1950 г., полностью стерты, когда вирус прогрыз себе путь через височные доли, или же эти воспоминания попросту стали недоступны? Сжег ли вирус половину дома — или просто выбросил ключ? Нам это неизвестно.

Есть теория о том, что сон играет критическую роль в укреплении наших воспоминаний и вытягивании из них смысла. Крысы, в течение часа бегавшие по лабиринту, бегали по той же дорожке и во сне и демонстрировали такое же возбуждение нейронов, как во время первого знакомства с лабиринтом. Как предполагают ученые, наши сны часто кажутся нам сюрреалистическими сочетаниями почерпнутых из реальной жизни элементов, поскольку образуются в процессе медленной трансформации нашего опыта в долговременные воспоминания.

Сидя рядом с Е.Р. на диване, я задаюсь вопросом, видит ли он еще сны. Конечно, рассказать он не может, но я все равно спрашиваю — просто чтобы узнать, как он ответит. «Иногда, — как ни в чем не бывало отвечает Е.Р., хотя его ответ, конечно, скорее всего фантазия. — Но сны трудно запоминать».

Все мы приходим п этот мир с амнезией, и некоторые из нас так и продолжают с ней существовать. Как-то раз я расспрашивал моего трехлетнего племянника о праздновании его второго дня рождения. Хоть это событие и случилось практически треть всей его жизни назад, воспоминания ребенка были удивительно точны. Он вспомнил имя молодого гитариста, который развлекал его и друзей, и даже повторил некоторые из песен, которые те тогда пели. Он вспомнил подаренный мною миниатюрный барабан. Вспомнил, как ел мороженое с тортом. И все же я почти уверен, что через десять лет он ничего из этого не вспомнит.

Вплоть до наших трех или четырех лет почти ничего из происходящего не оставляет в нас такого следа, чтобы мы потом могли сознательно вспомнить это уже взрослыми. Как показали опросы, средний возраст, с которым связаны самые ранние воспоминания, — три с половиной года, и то эти воспоминания чаще всего размыты, фрагментарны и неверны. Удивительно: в период жизни, когда человек учится быстрее, чем когда-либо еще, — учится ходить, говорить и понимать мир, — так мало из узнанного сознательно запоминается!